появляется на поле в окружении пылевого вихря, в самый жаркий час дня, и затевает с крестьянами разговор. Любой неправильный ответ или своевольная смена темы разговора влечет за собой лишение головы, которое, возможно, символизирует солнечный удар. Госпожа Полудня может также принимать обличье старой карги или же двенадцатилетней девочки. Даже сегодня детей пугают госпожой Полудня, советуя им в жаркие дни держаться подальше от полей.

В вендской мифологии известна как Миттагсфрау, что и переводится как госпожа Полудня; в Бранденбурге подобный дух носит имя Роггенмуме, или госпожа Ржи. В жаркие летние дни она похищает детей, которые плохо себя вели. Ее ближайшая родственница, Регенмеме из Альмарка, похищает исключительно тех детей, у которых достало глупости мешать родителям работать в поле. В Нижней Саксонии, в районе Луненберга, это пугающее существо называют Корнвайф или Корнвиф, что означает «кукурузная женщина».

Судя про всему, это та самая женщина. Иллюстрации заставили меня вздрогнуть: на них была изображена женщина с блестящими золотистыми волосами, испускавшими лучи, подобные солнечным. На сверкающем лице огромные, выпуклые, как у совы, неподвижные глаза; губы сурово сжаты. За спиной то ли крылья, то ли развевающийся широкий плащ, темнеющий на фоне безоблачного неба. Все изображения подернуты импрессионистской дымкой, подобной мареву. Я смотрела на картинки, и мне казалось, что я слышу стрекот цикад, ощущаю запах пота и раскаленного металла, исходящие от пахаря и плуга. Остатки вчерашней мигрени острыми иглами впились мне в виски, и я затрясла головой, отгоняя их. Негромкое звяканье сообщило, что на мое сообщение пришел ответ, и мгновение спустя в левом углу высветилось сообщение:

«хорошо звучит отлично можно сегодня в шесть в сники ди»

«Можно в семь?».

«согл напиши как там будешь пока»

– Пока-пока, точка, – пробормотала я, отключая голосовой режим, добавила: – Козел.

– Все это… действительно похоже, – заметил Саймон, посмотрев четыре фрагмента из «Безымянных 13», которые Вроб выложил на своем сайте, и сравнив их с моим пересказом «Госпожи Полудня». Мы договорились встретиться в городе, выпить по чашке кофе, после чего он должен был забрать Кларка у моей мамы и отвезти домой, а я – отправиться в Sneaky Dee’s на встречу с Вробом, и у меня еще оставалось минут пятнадцать; я в любом случае решила взять такси, решив, что двадцать долларов – неплохая инвестиция, когда речь идет о событии, способном изменить всю мою жизнь.

– Скажи, да? – Я отхлебнула кофе. – Жутковато.

– Согласен. Но ты не знаешь, он это действительно читал или нет?

– Понятия не имею. И нет никаких доказательств того, что кадры, которые я видела, снял не он, а кто-то другой… Но я знаю, что Вроб Барни постоянно так делает – стрижет куски самых разных фильмов и втискивает в свои собственные дерьмовые поделки, как приправу: «Безмянные 5», «Безымянные 6», «Безымянные 7». Как правило, для своих опусов он выбирает фильмы, не защищенные авторскими правами, или порно и потому уверен, что это сойдет ему с рук.

– Серьезно?

– А что тебя удивляет? – пожала плечами я. – Прежде он работал в Национальном киноархиве, но его оттуда выгнали. Кто-то заметил, что он отбирает старые фильмы и записывает их на видео с монитора, чтобы получить искаженное изображение. Мне об этом Крис Колби рассказал.

Давным-давно мы с Крисом вместе учились в Альтернативной школе Фигтри; после этого он закончил Йоркский университет по специальности «киноведение и кинопроизводство»; я сама намеревалась идти именно этим путем, но взвесила свои ставки и пошла в Райерсон учиться писать статьи для журналов. Крис и его однокашники пытались покорить этот мир во время экономического спада, и судьбы их сложились совершенно по-разному – один, например, создал музыкальную группу, в которой Крис какое-то время был бэк-вокалистом, прежде чем устроиться продавцом билетов в Национальный киноархив. С тех пор он стал там моим тайным осведомителем, неиссякаемым источником ценной информации.

– Хорошо, звучит правдоподобно, – откинулся на спинку стула Саймон. – Что дальше?

Я задумалась на несколько мгновений.

– Ну, судя по всему, – заговорила я наконец, впервые высказывая вслух все свои соображения, – кто-то снял фильм по мотивам легенды о Госпоже Полудня, возможно, вскоре после того, как эта история была опубликована. Учитывая, что она была издана частным образом, раз не получила широкой известности, похоже, фильм сняла сама миссис Уиткомб. А это серьезно.

– Ты собираешься расспросить Барни?

– Я хочу узнать, откуда у него эти кадры. Может, напрямую спрашивать не буду, а выведаю как-то иначе. Не хочу пока заводить разговор о миссис Уиткомб.

– Подождешь, не скажет ли сам? – уточнил Саймон. Я молча кивнула. – Хорошо, но если он этого не сделает? Надо же доказать связь, чтобы привлечь внимание…

– Конечно.

– Так как?

– Ни одной сраной идеи.

Саймон кивнул; на несколько минут мы погрузились в исполненное взаимного понимания молчание. Прежде чем отправиться на первое свидание, мы с Саймоном были знакомы добрых семь лет. Дружба была важной частью нашего взаимодействия; хотя принято считать, что быть с партнером «лучшими друзьями» – это отлично, в действительности это обстоятельство, как правило, существенно сужает круг ваших знакомств, особенно когда у вас появляются дети. Особенно если эти дети – такие, как Кларк. И, оглядываясь назад, я понимаю – никаких других, обычных детей у нас и быть не могло.

Люди иногда спрашивают меня, что, я думаю, «произошло», как будто хотят знать, кто виноват, или что-то сделала я, или что-то сделали со мной. В результате произошел сбой, и Кларк стал тем, кем (чем?) он стал. Естественно, люди хотят избежать подобных сбоев. В чем причина, в вакцинации, в загрязненном воздухе, в слишком сильных электрических полях? Единственное предположение, которое представляется мне не лишенным смысла, было выдвинуто братом Саши Барона Коэна (забавно, но его тоже зовут Саймон), который считает, что подобные заболевания являются следствием генетической предрасположенности: то обстоятельство, что в течение пятидесяти с лишним лет супружеские пары создаются по принципу взаимной симпатии, а не экономическим соображениям, позволяет сойтись гикам вроде меня и Саймона, находящимся на краю спектра. Двойной груз гиканутости, и вот пожалуйста – на свет появляется Кларк, сверхчокнутый, настолько погруженный в собственные видения, что в плохие дни он отказывается замечать окружающий мир – впрочем, даже в хорошие дни все, что находится за пределами его черепной коробки, не кажется ему особенно привлекательным и не способно завладеть его вниманием на долгое время.

Саймон силен в математике, любит ролевые игры и головоломки. Отец по сей день служит дьяконом, а дядя священником – тем самым священником, который нас обвенчал. Нет ничего удивительного в том, что ему присущ иезуитский или, возможно,