гуманитарное вмешательство для предотвращения злодеяний (хотя его часто осуждают как моральный фиговый листок для более циничных или своекорыстных мотивов). Специализированные режимы международного публичного права вмешиваются в сферы, которые считались исключительной прерогативой государства, такие как окружающая среда, торговля, права человека и финансы. Эта тенденция дополняется распространением наднациональных и межправительственных организаций и транснациональных корпораций, правила и авторитет которых все больше подрывают Вестфальскую модель.

Эти сложные течения дополняются противоположными взглядами на пределы суверенитета и его место в глобальном управлении. С одной стороны, страны, выходящие из-под колониального управления и из относительной незначительности, возвращают себе суверенитет, с другой стороны, развитые страны стремятся объединить себя и глобальные институты для получения большего влияния и веса. Однако некоторые развитые страны, в частности США, остаются приверженцами своего суверенитета, в то время как некоторые развивающиеся страны видят преимущества в коллективизме. БРИКС и США имеют сильные позиции, в то время как ЕС и Африка стремятся к объединению коллектива, чтобы получить больший вес и право голоса в важнейших дебатах по вопросам торговли, климата и другим конкретным проблемам. Эти два противоборствующих вектора перестраивают само понятие суверенитета и сводят на нет усилия по формированию форумов глобального управления.

Стремясь к признанию себя "глобальным игроком", Европейский Союз неоднократно заявлял о своей приверженности "эффективному многостороннему подходу", утверждая, что богатый внутренний опыт делает его "инстинктивно многосторонним" на мировой арене. В Европейской стратегии безопасности подчеркивается значение ООН в многосторонней системе, а многочисленные заявления и заключения Европейского совета подтверждают приоритет, отдаваемый укреплению ООН. В заявлении 2003 г. говорится, что "привязанность Европы к многосторонним отношениям и к Организации Объединенных Наций как стержню многосторонней системы поможет определить, сможет ли и каким образом институциональная архитектура, созданная в годы после Второй мировой войны, продолжать служить основой международной системы". Аналогичным образом, статья 10 А Лиссабонского договора гласит: "Он [ЕС] должен содействовать многостороннему решению общих проблем, в частности, в рамках ООН". ЕС, пожалуй, является наиболее успешной моделью объединенного суверенитета, и, несмотря на шок от Brexit и националистические движения, занявшие его политическое пространство, интеграционный проект продолжает оставаться сильным.

После распада Советского Союза и получения гарантий внешней безопасности со стороны США под эгидой НАТО Европа на протяжении большей части XX века была поглощена процессом государственного строительства. ЕС - пока единственная наднациональная организация, которая основана на объединении суверенитета стран с целью замены силовой политики институциональными нормами и правилами. Европейский парламент, Суд Европейского союза (ССЕС) и другие подобные организации сегодня принимают законы и правила, которые проникли в национальные системы большинства стран ЕС. Именно это доверие к многосторонним институтам определило и отношение ЕС к глобальному управлению. Его озабоченность последствиями изменения климата привела к принятию Киотского протокола, а вера в международное правосудие позволила вынашивать идею создания международного уголовного суда. ЕС даже стремился укреплению режима ядерного нераспространения путем       ратификации Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ). Эти инициативы побудили Роберта Кагана дать известную характеристику Европе как "выходцу с Венеры" (в то время как Америка была "выходцем с Марса") и "выходу за пределы власти в самодостаточный мир законов и правил, транснациональных переговоров и сотрудничества".

Приверженность многостороннему подходу, однако, требует определенных уступок государственному превосходству. Большинство серьезнейших современных проблем планеты в таких различных областях, как миростроительство и миротворчество      , развитие, права человека, экология и здравоохранение, по своей природе являются проблемами коллективного действия. Однако не все страны устраивает схема, при которой полномочия по распоряжению их ресурсами, особенно военными, передаются наднациональным институтам. Даже в период своего становления страны, вырвавшиеся из лап колониализма, инстинктивно противились попыткам подорвать их суверенитет. Например, на Бандунгской конференции в 1955 г. Неру назвал НАТО "одним из самых мощных защитников колониализма". Он считал, что пакты о коллективной обороне представляют угрозу территориальной целостности и достоинству постколониальных государств, считая «нетерпимым... чтобы великие страны Азии и Африки вышли из рабства к свободе только для того, чтобы унизить себя или унизиться», присоединившись к таким пактам. Аналогичным образом, усилия ООН по ограничению принципа верховенства государства часто воспринимались большинством постколониальных стран с подозрением. На дебатах в ООН по R2P Египет от имени Движения неприсоединения отметил, что «смешанные чувства и мысли по поводу реализации R2P все еще сохраняются. Существуют опасения по поводу возможного злоупотребления R2P путем распространения ее применения на ситуации, выходящие за рамки четырех областей, определенных в Документе Всемирного саммита 2005 г., злоупотребления ею для узаконивания односторонних принудительных мер или вмешательства во внутренние дела государств».

С этой точки зрения большинству азиатских государств трудно строить региональную интеграцию на "объединении" суверенитетов, как это принято в европейских странах. АСЕАН, например, твердо придерживается принципа суверенитета; ее экономическая интеграция основана на укреплении суверенитета, а не на его разрушении. Именно поэтому она часто не решается вмешиваться в ситуацию во время гуманитарных кризисов в других странах Юго-Восточной Азии; отказавшись критиковать военную хунту в Мьянме, АСЕАН предпочла призвать к конструктивному взаимодействию, в отличие от ЕС, осудившего этот режим. Организация африканского единства (ОАЕ), созданная для решения некоторых проблем политической и экономической стабильности в период после обретения независимости, также отказывается ставить под угрозу национальный суверенитет в своих заявлениях и действиях. Африканский союз (АС) как наднациональный институт в значительной степени беззуб в плане обеспечения соблюдения норм и правил для своих членов, а выступает в качестве рычага воздействия в ходе торговых переговоров или переговоров по изменению климата. Группа БРИКС, созданная в качестве институционального оплота против гегемонии Запада в международных институтах, также представляет собой основную группу стран, твердо придерживающихся своего суверенитета.

Наибольшее сопротивление эффективному глобальному управлению оказывают сами Соединенные Штаты. Создав после окончания Второй мировой войны несколько многосторонних институтов, в основном для институционализации собственной гегемонии, они не готовы к тому, что их возможности для односторонних действий будут ограничены. История американского одностороннего подхода очень длинная, она коренится в понятии "американская исключительность". Отказ от ратификации Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний, отказ от Договора о запрещении мин, нежелание ратифицировать Римский договор о создании Международного уголовного суда (МУС) - все это подтверждает, что США всегда стремились защитить свои суверенные полномочия по принятию решений. Война с Ираком в 2003 году стала, пожалуй, вершиной американского одностороннего подхода. Несмотря на сильное противодействие со стороны международного сообщества, собственных союзников в Европе и вето Совета Безопасности ООН, успех Америки в ведении войны лишь подтвердил ее веру в силу собственного технического и военного превосходства и нерешительность в подчинении его консультациям с международным сообществом. Выход президента Дональда Трампа из Парижского соглашения по борьбе с изменением климата - лишь последний пример нежелания