гареме, где продолжали беззаботно жить женщины. Когда я спросила евнуха, куда она ушла, он ответил:

– В собор Базиля.

Я потребовала подать экипаж. Лишь усевшись в него, я узнала, что часть пути ушла под воду.

– И как же тогда она туда добралась? – спросила я возницу.

– Может, переплыла.

Возница был надежным юношей. Разумеется, йотридом, но, как и многие другие, он стал носить аланийский хлопок, который, что забавно, ткали в Кашане. И бордовый тюрбан он накручивал на аланийский манер, с высоко поднятой макушкой. Это делалось по приказу Пашанга, чтобы мы казались здесь своими.

– А есть другой путь?

– Есть. Но он длинный и пролегает по тем городским кварталам, которые я не советовал бы посещать.

– Это мой город. Весь. А не только самые приятные кварталы.

– Конечно, султанша.

– Так поехали.

Я закрыла дверцу.

Передо мной скакали восемь йотридов, а позади – восемь силгизов. Лучшие воины Пашанга и Гокберка. Разбойники, хозяйничающие в некоторых городских районах, охотились только на слабых и уж точно будут держаться подальше от моего вооруженного до зубов эскорта.

Более длинный маршрут к тому же давал мне возможность увидеть город. После того как Като избил меня, повредив спину, уже две луны я жила затворницей во дворце. Однако теперь я один из правителей Кандбаджара и должна понимать городские проблемы.

Как только мы выехали за ворота, экипаж подпрыгнул на рытвине. Воздух наполняла мерзкая вонь нечистот. Глядя через зарешеченное окошко, я недовольно буркнула при виде мусора, сваленного в вереницу гниющих курганов.

Открыв дверцу, я спросила возницу:

– Это отбросы из дворца?

– Думаю, да, султанша.

Я закашлялась.

– Почему их не выносят из города?

– Боюсь, об этом вам следует спрашивать не меня.

То, как обращаются с мусором слуги, казалось пустяковым делом, недостойным моего внимания. Но если все так и продолжится, вонь достигнет Песчаного дворца. На этой улице когда-то жили почтенные визири, и трудно представить, что они могли бы перенести такую вонь.

Мы поехали дальше. Район к западу от Стеклянного квартала был затоплен. Из мерзкой на вид застоявшейся воды торчали верхушки каменных лачуг. Стеклянный квартал тоже окружали горы мусора, и стеклянные стены домов покрылись коркой пыли.

Какое печальное зрелище! Как живущие в таком убожестве могут что-то зарабатывать? А если они ничего не зарабатывают, как мы соберем с них налоги? Простая арифметика, которая способна обречь нас на погибель. И я не могла призвать звезды, чтобы спасли нас от этого.

Или могла?

– Остановись, – приказала я вознице.

Я уставилась на знакомое здание сразу за стеклянной статуей Святой Норы. Когда-то я нашла там прибежище. Однажды я сидела на том балконе с простыми перилами из кипариса. Но Эше больше там не живет, так какое мне дело до этого дома?

Эше уже давно уехал из города. Я не знала куда, но вроде он отправился искать способ исцеления от кровавой чумы. Когда я услышала о его отъезде, Кандбаджар стал еще меньше казаться домом. С каждым днем грезы о доме становились все более далекими, и даже сейчас я точно не знала, то ли я покинула дом, то ли он меня. Почувствую ли я когда-нибудь себя так, будто мое место здесь? Или я просто заражаю всех вокруг своей печалью?

– Вперед, – приказала я.

Я проехала мимо пирамиды большого базара. Теперь в ней устроилась какая-то банда. Мы уже посылали солдат выкурить ее, но стоило солдатам уйти – и головорезы вернулись. Однако площадь Смеха пустовала. Она выглядела почти призрачной под слоем песка и пыли.

Где-то совсем рядом раздался пронзительный крик.

– Стой! – велела я вознице.

Я прищурилась и увидела, как два силгизских воина волокут через улицу хорошо одетого человека, из одного переулка в другой.

Я схватила посох, открыла дверь и вышла.

– Султанша? – окликнул меня возница.

Не обращая на него внимания, я похромала к переулку. Сандалии тут же вымокли в грязи. Мои воины спешились и шли спереди и сзади.

Я заглянула в переулок и увидела, как два молодых силгиза прижали абядийца к каменной стене дома.

– В чем дело? – спросила я.

Я узнала этих силгизов, моих дальних родственников, но имена не помнила. Оба были высокие и мускулистые, пожилому абядийцу еще повезло, что он до сих пор мог открыть глаза, заплывшие под градом ударов.

– Султанша, – сказал один воин. – Эта абядийская сволочь снова поднял цены. Когда мы вежливо попросили его образумиться, он назвал нас сыновьями шлюхи и волка и сказал, чтобы побирались в Пустоши, где нам и место.

Я посмотрела на абядийца, явно пожалевшего о своих словах, учитывая, что его язык кровоточил.

– Ты правда это сказал?

Поколебавшись, он кивнул.

– Что ты продаешь?

– Он продает соль, султанша, – сказал другой силгиз.

Соль в последнее время было трудно достать. У нас не было ни клочка побережья, а соль привозили из городов у Юнаньского или Кашанского моря, находящихся под контролем великого визиря Баркама. Узнав, что мы захватили Кандбаджар, он запретил торговать с силгизами и йотридами, а значит, нам приходилось покупать у абядийцев, на которых запрет не распространялся.

– Оставьте его в покое, – приказала я. – Вы не должны мешать торговле в городе.

С губ абядийца текла кровь, капая на воротник белого кафтана. Но все-таки он сумел произнести:

– Да благословит вас Лат, султанша.

– Я хочу встретиться с главным шейхом ваших племен, – сказала я. – Передай ему, пусть немедленно явится в Песчаный дворец.

Он прижал руку к распухшим губам и кивнул.

– Я сделаю все, что вы просите.

– И чтобы он непременно пришел. Если я не увижу его в течение недели, то отзову у вас все разрешения на торговлю и абядийцы не смогут заработать в городе и окрестностях ни единого динара.

Я протянула ему шелковый платок.

Он промокнул свои раны.

– Он придет, султанша.

Я повернулась к двум братьям.

– Так справедливость не восстанавливают. Только не в моем городе. Находясь в его стенах, не смейте вести себя, как привыкли на воле. Вам ясно?

Оба кивнули.

– Как пожелаете, султанша.

Я вспомнила, как наша мать вот так же распекала Джихана. Но стоило ей отвернуться, и тот снова принимался за старое. Я подозревала, что с разнузданными йотридами и силгизами, привыкшими грабить, чтобы набить животы и потешить уязвленную гордость, будет то же самое.

В конечном счете эти беспорядки – моя вина. Я не предоставила людям процветающий дом, и все в нем ополчились друг на друга. Если я не заставлю Жемчужину городов снова сиять, вряд ли мое правление продлится долго.

Я вернулась в экипаж, и мы