который дегуманизирует людей, – на фоне катастрофы, которая уничтожит все человечество. Если нам действительно будет грозить катастрофа, вам же придется использовать этот инструмент, верно?

Цзян: Если сегодня мы должны готовиться к катастрофе, тогда, во-первых, нам нужна возможность совершать межзвездные перелеты – и не просто запускать корабли в космос время от времени, а провести массовое переселение людей. И, во-вторых, наука должна помочь нам найти новый дом.

Лю: Да, конечно, это было бы прекрасно. Но если катастрофа произойдет скоро – например, в мае следующего года, то что нам тогда делать?

Цзян: Вы полагаете, что разобраться с этой катастрофой нам помогут технологии, управляющие мышлением человека?

Лю: Технология не предотвратит катастрофу, однако позволит человечеству использовать методы, которые выходят за рамки морали. Благодаря технологиям мы сможем пожертвовать частью популяции, чтобы спасти вид в целом. Потому что современная мораль не способна «посмотреть в лицо» неумолимому уравнению (так называется фантастический рассказ Тома Годвина[12]) и непростому вопросу: должен ли умереть один из нас или мы оба погибнем вместе?

Цзян: Если для вас будущая катастрофа является причиной, по которой я должен смириться с тем, что моими мыслями будет управлять чип в моем мозгу, то это само по себе катастрофа. Нельзя убеждать людей в неизбежности катастрофы, потому что катастрофа еще не произошла. Никто не знает, когда она произойдет; возможно, она вообще не произойдет. На самом деле подобные ситуации уже были освещены в лучших западных романах, и каждый раз авторы приходят к выводу, что подобные методы – зло. Например, в «Цифровой крепости» Дэна Брауна власти просматривают все электронные письма, утверждая, что это нужно для борьбы с терроризмом. Однако подобные действия сами по себе являются одним из видов терроризма.

Лю: Я привел этот пример просто для того, чтобы объяснить проблему: является ли технология злом, или нет, является ли ее функция в обществе злом, или нет – все это зависит от окончательного предназначения человеческого общества. Учитель Цзян, вы верите, что управление мыслями – зло, потому что оно эксплуатирует человеческую природу. Но что, если окончательное предназначение человеческого общества – не сохранить человеческую природу, а распространять человечество все дальше и дальше? Тогда подобные методы не являются злом.

Цзян: Это уже оценочное суждение: что важнее – двигаться дальше или сохранить человеческую природу? Словно у нас есть только два пути: если свернуть на первый, человеческая природа исчезнет, но люди будут существовать и дальше; если выбрать второй, то человеческая природа будет существовать до конца, но человечество погибнет. По-моему, не только я сам, но и многие другие выбрали бы второй путь. Ведь уничтожить человеческую природу – значит уничтожить само человечество.

Лю: На самом деле я задаюсь этим вопросом с тех пор, как начал писать фантастику. Так какой выбор лучше?

Цзян: Сейчас я считаю, что нужно уважать свободу воли. Возможно, стоит провести голосование, и в таком случае я, возможно, выберу не продолжать свое существование.

Лю: Верно, но я хочу подчеркнуть тут вопрос о категории. Есть ли в человеческой природе нечто неизменное с незапамятных времен? Я ничего не могу придумать.

Цзян: Мне кажется, что свобода воли – одна из тех вещей, которые не меняются. Я всегда верил, что наука не должна лишать нас свободы воли. Нечто подобное уже произошло в США, когда местные правительства, следуя совету экспертов, добавили фтор в питьевую воду, чтобы предотвратить кариес. Многие были против этого, и, в частности, говорили следующее: я знаю, что это для моей пользы, но разве у меня не должно быть права отказаться от этих преимуществ?

Лю: Эта тема поднята в «Заводном апельсине»[13].

Цзян: Видимо, в данном случае каждый из нас останется при своем мнении. Я считаю, что контроль над мыслями с помощью технологий – это всегда плохо, а вы считаете, что при определенных обстоятельствах он допустим ради всеобщего блага. Современная западная фантастика во многом является продуктом этих антинаучных настроений; данная трансформация начала происходить с появлением «Новой волны»[14]. Антисциентизм можно назвать одной из главных привлекательных черт фантастики «Новой волны»; другая привлекательная черта, например, требует, чтобы мы изучали темную сторону науки будущего.

Лю: На самом деле «антинаука» процветала уже тогда, когда «золотой век» фантастики был в самом разгаре.

Цзян: На Западе «Новая волна» выполнила свою задачу. А что вы можете сказать о китайской «Новой волне»?

Лю: В 1980-х шли бурные дебаты о том, должна ли быть научная фантастика более научной или более литературной. В конце концов победу одержали сторонники второго подхода, и это можно назвать запоздалой победой «Новой волны» в Китае. В настоящий момент большинство китайских фантастов с пессимизмом смотрят на науку и сомневаются в том, что она развивается в нужном направлении; это доказательство того, что на них повлияли западные интеллектуальные течения. По-моему, западная наука уже развилась до такой степени, что ее следует ограничить, но китайская научная мысль только родилась. Если мы начнем ее демонизировать, ни к чему хорошему это не приведет.

Цзян: У меня другое мнение. Нельзя сказать, что сциентизм ускоряет развитие науки; он, скорее, подобен загрязнению среды, он – цена, которую мы платим за экономическое развитие, которое мы наконец привели в порядок. Сциентизм как явление изначально вреден для науки.

Лю: Но сейчас мы обсуждаем научный подход в фантастике – то, как она описывает позитивные стороны науки и продвигает научное мышление. От этого, разумеется, не может быть вреда.

Цзян: На самом деле в Китае авторитет науки слишком велик.

Лю: Авторитет науки велик, но в Китае пока нет научного духа.

Цзян: Нам следует ввести пределы влиянию науки – и нет, при этом мы не уничтожаем научный дух. Научный дух – это не безоглядное поклонение науке, а дух сомнений, который позволяет сомневаться и в науке тоже.

Лю: Но для того чтобы говорить о научном сомнении и научном подтверждении гипотез, нужен пример. Как случилось, что в фантастике не менее 98 процентов работ проникнуты антинаучными настроениями? Так не должно быть. Если для обычных людей развитие науки – это темный, иррациональный мир, где нет ничего, кроме зла и катастроф, то как мы сможем распространять научный дух?

Цзян: Раньше я тоже думал, что это проблема, но теперь готов смириться с подобным положением вещей. Можно использовать следующую аналогию: если ребенок получает хорошие отметки, то становится невероятно надменным. Чтобы противодействовать этому, взрослые перестают хвалить его за каждую хорошую отметку и начинают критиковать его недостатки. Разве это не разумно?

Лю: