с длинным рядом зарешётчатых железным прутом изнутри окон.

— Это значит чтобы изнутри не разбили мячом. Нормально. Правильное решение, — отметил я.

Ковёр, затянутый брезентом, пустовал. Справа в раздевалке слышались мальчишечьи голоса. За почти таким же как у Полукарова столом сидел грузный черноволосый кучерявый мужчина, сильно похожий на цыгана. У него было крупное лицо. На вид ему было лет шестьдесят.

— Ничего себе тренер, — подумал я. — Да и пофиг!

— Извините, можно записаться?

Мужчина оторвался от газеты.

— Записаться? А ты где живёшь?

— На Космонавтов тринадцать.

— С отцом приходи, или с матерью.

— Мама работает.

— Без выходных? — удивился тренер.

— Один выходной в воскресенье, а по воскресеньям секции не работают. Вы работаете?

— Нет, мы не работаем, — сказал тренер и улыбнулся. — Записку от матери приноси. Справку от врача и приходи. Куртка есть?

Я покачал головой.

— Без куртки приходи.

Он ничего не сказал про мою худобу и я был ему за это благодарен. Надоело.

— Зовут тебя как?

— Дряхлов Евгений.

— А меня — Городецкий Георгий Григорьевич. — Всё, ступай. У нас сейчас тренировка.

Я с радостью вышел. Снова кувыркаться у меня не хватило бы сил.

По дороге домой покупать ничего не стал. Во что? В руки? Отнёс деньги домой, отдал матери, сказав, что нашёл возле стадиона Динамо.

— Ты что там делал? — удивилась мать.

— В секцию бокса записался.

— Бокса⁈ — испугалась мать. — Зачем бокса? Не надо в бокс. Там по голове бьют.

— Так и на улице по голове бьют, — усмехнулся я. — Так в боксе хоть перчатками. Не больно.

— Дядя Серёжа, тёти Светин, в тюрьме сидел. Ударил кого-то. И на три года загремел. БАМ строил.

— БАМ, мама, комсомольцы строят.

— Ага, ага… Рассказывай. Знаем мы, кто строит БАМ.

Мать вдруг, закрыла рот ладошкой.

— Я ничего не говорила, а ты ничего не слышал! Понял!

— Понял! Я ничего не слышал, а ты мне пишешь записку тренеру, что согласна, чтобы твой сын научился уворачиваться от ударов в голову.

Я улыбнулся увидев округлившиеся глаза женщины.

— Шуту! Шучу! Я не Павлик Морозов. Своих не выдаю! — сказал и провёл по губам пальцами «закрывая» рот на замок-молнию.

— Да, ну тебя! — махнула на меня рукой мать Женьки.

Ну не осознавал я её своей матерью. Не о-соз-на-вал!

— Вымогатель! Ты же в дом Пионеров ездил в радиокружок записываться. Записался?

— Записался. И в музыкальную школу записался.

— Ку-ку-ку, — заквохтала от неожиданной новости мать.

— На класс классической гитары и фортепиано.

— Фо-фо… Какая гитара?

— Классическая, мама. И фортепиано классическое. Я даже Чижика-Пыжика сыграл.

— Какой Чижик-Пыжик? — возмутилась женщина, прижав руки к гркди. — Ты едва на второй год не остался. Сейчас школа начнётся, а ты и четвёртый класс не помнишь. Да что там не помнишь? Ты не знаешь ничего из четвёртого класса. Ни писать и делить умножать… Какие тебе секции. Совсем задурил матери голову.

— Я у бабушки занимался, мам.

— Не ври. Ты и учебник специально выложил. Я положила в чемодан, а ты, паразит, выложил.

— Так чемодан и так тяжёлый был. А я в библиотеку записался и там учебник брал. И занимался.

— Бабушка не видела.

— А я занимался.

Мать с негодованием смотрела на меня.

— Тебе учебники специально оставили, чтобы ты позанимался, а ты? И я забыла. Как ты приехал, не заставила сесть за математику, хотя бы. Дальше ведь хуже будет.

Женькина мать быстро сбегала в комнату, щёлкнула дверкой секретера и тутт же вернулась с учебником серого цвета с надписью Математика' и большой цифрой пять.

— Ух ты! — восхитился мысленно я. — А я и не помню такой.

— В этом, — мать полистала и, найдя в конце оглавление, продолжила, — площадь круга, треугольника, деление и дроби, а в другом сложнее задачки. Так ты и этого не решишь.

Она потрясла учебником.

— Пока не принесёшь четвёрку по математике, никаких боксов и радио.

— А музыки? — улыбнулся я.

— Музыки, — мать заколебалась. — А ты чего лыбишься! Смеётся он над матерью. Надсмехается. Сейчас быстро перетяну тебя ремнём-то!

Она метнулась за орудием наказания.

— Стойте, женщина! — вырвалось у меня.

Женькину мать словно обухом ударили по затылку. Она резко остановилась и, медленно обернувшись, посмотрела на меня.

— Как ты меня назвал?

— Женщина.

— Какая я тебе «женщина»? Я — мать тебе!

— Да? Ну, тогда, как мать, ты можешь мне поверить, а если не поверить, так проверить. Дай мне из этого учебника решить что угодно. Любую задачу. И, если я соврал, тогда берись за ремень и пори. Наказывай. А так просто пороть своего ребёнка мать не может.

— Ты… Ты… Ты, что такое говоришь? Ч-ч-то случилось? Что произошло?

Женщина стояла, прижав руками учебник математики, а мне её совсем не было жалко. Что делать? Не мать она мне. Хотя и не грубил я ей вовсе. Не хамил. Но нужны были «красные линии». Для обоих. И для неё, и для меня. Я, раз меня назначили в её помощники и охранители, брал на себя соответствующие обязательства, и она возьмёт, хотя ещё об этом не знает.

Я подошёл ближе и взял из её ослабевших рук учебник. Пролистнул, посмотрел оглавление. Понятно. Ткнув пальцем в строчку оглавления, сказал:

— Длина окружности равна произведению числа «Пи» и длины диаметра. Пи равна три целых, четырнадцать сотых. Площадь круга равна произведению числа «Пи» и квадрата радиуса.

Передвинув палец, продолжил.

— Сумма внутренних углов треугольника равна ста восьмидесяти градусам, прямоугольника — триста шестидесяти. Площадь прямоугольного треугольника равна половине произведений его катетов. И, кстати, квадрат гипотенузы, равен сумме квадратов катетов. Это уже из шестого класса. Прочитал я и учебник за шестой класс. Кое, что помню. Проверять будешь?

Женщина подошла к кухонному столу, села на табуретку и заплакала. Я немного постоял молча, потом пересилив себя, зашёл к ней за спину и положил ладони ей на плечи. Постоял немного и поцеловал её в макушку седеющих и редеющих волос.

— Извини, мама, но не бей меня больше никогда, хорошо?

Она кивнула. Порола она Женьку сильно. Женька тоже не подарок был. С первого класса учиться не хотел, «быковал» на родительницу. Не