Не ведал я тогда еще о печальной и гадкой традиции граждан моей страны писать наветы на ближних своих. Не сказать в лицо, мол, так и так, ты неправильно поступаешь, обижаешь нас, меняй курс. А сесть и настрочить донос начальству и выбрать для того самый подходящий момент. Понятно, ректор пожурил меня за то, что не могу найти общий язык с коллективом. Я же не знал, что сказать в свое оправдание, и только пожимал плечами. Самое интересное, что несколько преподавателей сочли нужным заступиться за меня. Они пришли в нашу группу в мое отсутствие и о чем-то там поговорили с моими однокурсниками. Староста вроде притихла. Но у меня в памяти этот шрам остался и нет-нет, а дает знать о себе…

После вручения дипломов все разъехались, и никого из своих согруппников, как ни странно, больше не встречал ни разу. Видать, Бог миловал. Потом уже, научившись отличать белое от черного и многое в жизни повидавши, знал, как можно ответить на подобные письма. Но… поздно. Да и что бы это дало? Слишком по-разному мы относимся ко всему с нами происходящему, потому и дороги у всех нас оказались разные. Обиды нет. Тут нечто другое, скорее всего классовая несовместимость, как говорили большевички в свое время. И хорошо, что случилось это все в благостное брежневское, а не в сталинское время. Иначе… наверняка бы продолжил череду арестантов своего рода. Можно сказать, повезло, что родился на пару десятков лет позже.

В ПЕД НА ВОСЕМЬ ЛЕТ

В юности кажется, что жизнь столь коротка и скоротечна, что каждый день следует сверхплотно заполнять какой-то работой, а если ее у тебя нет, срочно найти приложение своих сил. Потому получив диплом учителя и оставшись в Тобольске, мне хотелось вот так сразу, хоть завтра же начать работать. И неважно где, кем, на какой должности. Главное — быть принятым на работу. Но и тогда с трудоустройством было не так-то просто. Потому, когда хороший знакомый нашей семьи, занимавший должность директора педагогического училища, предложил мне на первых порах место лаборанта, согласился не раздумывая. А в самом начале учебного года мне неслыханно повезло, потому как один из педагогов неожиданно уволился и всю его нагрузку передали мне. И как довесок классное руководство в одной из групп первокурсников.

Но по прошествии двух дней после начала занятий всех первокурсников собрали в актовом зале, где объявили, что завтра всем им следует явиться в рабочей одежде, включая их классных руководителей. После собрания ко мне подошли несколько дам предпенсионного возраста и любезно попросили взять на себя присмотр за их группами. Отказать им не смог, не представляя, какую несусветную ответственность взваливаю на себя. Шел мне тогда двадцать первый годок, а моим подопечным чуть-чуть меньше. И все-то они были исключительно женского пола.

На центральной усадьбе все четыре группы, за которые по глупости своей взялся нести ответственность, разбросали по разным деревням. Расстояние меж ними было не так велико (от 7 до 15 км), но чтоб везде побывать в течение дня, нужно было иметь навыки марафонца или какую-нибудь технику типа мотоцикла. Председатель колхоза с усмешкой выслушал мою просьбу, хмыкнул и написал записку, с которой и отправил просителя на ферму к конюху. Тот выдал мне необходимое транспортное средство, именуемое жеребцом Орликом. Плюс уздечку и седло к нему.

Я был совсем не против такого поворота событий и, взнуздав жеребчика, со знанием дела закрепил седло и вскочил на него, сдерживая застоявшегося коня. Дело в том, что на покосе мне приходилось ездить верхом, а потому некоторый опыт у меня имелся. Да и опростоволоситься перед насмешливо наблюдающим за мной конюхом тоже никак не хотелось. И, недолго думая, отправился с объездом по всем точкам, где работали мои студенточки. К вечеру, вернувшись обратно, с трудом сполз с взмокшего животного и на согнутых ногах едва дошел до дверей. На другой день было то же самое, и так до конца сентября месяца.

«Вот было бы хорошо, — думалось мне тогда, — если бы нам в институте вместо мудреных основ матанализа и теоретической физики преподавали бы верховую езду. Мне бы те занятия сейчас очень пригодились…» На мое счастье, никто из студентов не заболел, не покалечился и не был укушен змеей или иной тварью. В то время такая мысль мне даже в голову не приходила. И лишь потом, изрядно повзрослев, понял, случись с кем-то из моих подопечных хоть что-то, не миновать бы мне тюремных нар. Но, Господь милостив, пронесло…

И все мои восемь лет работы в педучилище начинались сентябрьским призывом: «Все на картошку». Из года в год. И мы, преподаватели и студенты, покорно, как осужденные на тяжкий труд каторжане, не пикнув, отправлялись в очередную деревню спасать урожай, поскольку никому кроме нас до него, похоже, дела не было. Изредка к нам наведывались пузатые проверяющие из райкома, обкома и еще откуда-то, но ни разу не пришлось слышать от них слов похвалы или сочувствия. Только одно: «Давай, давай, поторапливайтесь…» Чем не барщина на помещичьей усадьбе, за которую не платили ни копейки? Хорошо хоть изредка, кроме все той же картошки, на обед девчонкам давали крупы и макароны. Мясо? Такого продукта в студенческом меню не помню…

А с октября все они сели за парты. И я занял место за учительским столом или у доски. По ситуации. После уроков обязательные занятия с отстающими, а таких хоть пруд пруди. Все из деревень, таблицу умножения и то знали абы как. По-русски писали с такими ошибками, вообще непонятно, как их зачислили после вступительных экзаменов. И кто только выдумал, будто бы советское образование было лучшее в мире?! Где же тогда было худшее? Но в конце учебного года от нас, преподавателей, требовали высокий балл успеваемости по всем группам. Откуда же он возьмется, когда по-доброму половину учеников следовало без лишних слов отчислить по причине их полной неподготовленности и профнепригодности. Но нельзя! А то, чего доброго, отчислят тебя самого, как не разделяющего взгляды руководящей партии о всеобщем обязательном образовании.

Наш директор, принявший меня в свое время на службу, был человек интеллигентный, к тому же из числа ссыльных, о чем узнал гораздо позже. Потому хорошо понимал, что дразнить гусей, тех, что сидели в облоно и строго контролировали процент успеваемости в каждой школе, ПТУ и прочих образовательных учреждениях, себе дороже. Знали о том и все педагоги, проработавшие не один год в