перестала спать. Организм включил какой-то странный механизм: сон стал частью бодрствования. Галина всё время наполовину спала, не просыпаясь, а вторая часть организма застыла в напряжении. В состоянии глухой дремоты она часто вспоминала Марусю Беглову. Единственный человек, спасшийся от неминуемой гибели, оказался бывалой преступницей. Обычная воровка смогла избежать страшной участи.

Как-то раз ночью послышались негромкие голоса. Уголовники о чём-то переговаривались. Галина прислушалась, обхватив Розу одной рукой, второй оперлась на локоть, чтобы лучше слышать.

— Слышь, Мизгирь, а ведь нас в Томск везут. Я слышал сегодня на станции, что-то про Курган бормотали, а Курган по дороге в Томск. Я уже был на этом этапе.

— В Томск так в Томск, — проворчал Мизгирь, отхлёбывая и причмокивая. Уголовники устроили выгодный обмен: за отнятый у несчастных людей хлеб, у конвоиров получили спирт. В стране голодное время — все хотят хлеба и его на всех не хватает.

— Да, хреново, что в Томск. Туда всех раскулаченных отправляют. Прямо в лесах оставляют. Без ничего. В чём мать родила.

— Да нас-то не оставят. До Томской тюрьмы дотянем, а она нам дом родной. Из неё мы ни ногой. Пусть этих везут, куда хотят. Не ной, Комар! Хватит! А где китаец?

— В угол забился, вон, под тряпками.

— А чего с ним?

— Спирту не досталось, вот и обиделся. Надулся, как клоп на перине.

— А давай его сюда! Заскучал я.

Послышалась возня, всхлипывания, придушенные возгласы. Вскоре на верхних нарах началось что-то непонятное; ритмичные движения расшатывали и без того ветхое сооружение. Стоны, ругань и визг китайца дополняли треск и стукотню, доносившиеся сверху. «Это что же, он с китайцем, как с женщиной живёт, что ли? Запугать нас хочет, мол, мне всё нипочём, что хочу, то и ворочу», — впадая в глухую дрёму, успела подумать Галина. Весь вагон со страхом ждал, когда обрушатся верхние нары.

Галина встрепенулась. Схватив ребенка, она метнулась вниз, спасая не себя, а в первую очередь девочку. Едва они приткнулись к человеческой куче на полу, как верхние нары обрушились. Поезд шёл себе, не подозревая, какую муку испытывают люди в вагонах. Матерная брань и вопли долго звучали в вагоне, пока не разбудили конвойных, те спросонья застучали прикладами куда попало. Мигом стало тихо. Измученный китаец забился в угол на полу и тихо скулил, как побитый щенок. Галина гладила Розу по спине, пытаясь унять собственную дрожь. Роза тихо плакала. Она не осознавала, что произошло, но по состоянию Галины поняла, что случилось что-то страшное. Обе забылись под стук колёс. Они не уснули, а просто провалились в чёрный квадрат вагона. Люди исчезли. Галина и Роза остались вдвоём в пустоте.

Глава шестая

Ночное происшествие ещё больше подавило волю арестантов. Люди вжимались в пол, пытаясь раствориться, исчезнуть, лишь бы не мучиться. Галина всматривалась в полумрак и многих узнавала в лицо. За время в пути люди примелькались, хотя обстановка не располагала к общению. Все молчали. Иногда слышались шепотки, но тут же всё глохло. За время пути невольники выработали внутреннюю непроницаемость. Каждый старался быть как можно неприметнее, но один выделялся из толпы и выглядел вполне пристойно.

Николай Петрович Вяхирев окончил Межевой институт ещё до революции, при советской власти работал инженером в Мособлпроекте, его задержали у Покровских ворот, когда он шёл к сестре. С места задержания его сразу отправили на вокзал. По дороге обещали, что там разберутся. Где это там и кто разберётся — не объяснили. В вагоне он занимал самое невыгодное место, у дверей. Это по нему стучали прикладами, когда конвоиры открывали засов. Вяхирев с достоинством терпел все унижения. Галина решила заговорить с ним. Лицом, особенно в профиль, Николай Петрович напоминал ей мужа Гришу. В шляпе, в добротном костюме Вяхирев выглядел солидно, несмотря на обтрепавшийся и замученный вид.

— Эй, вы, почему мы молчим? Ведь это невыносимо. Надо что-то делать!

— Молчите, умоляю вас! — почти простонал Вяхирев. — Разве не видите, что творится?

— Вижу, — пробормотала Галина, — а за что нас забрали? Меня, вас, всех?

Вяхирев посопел, хотел было что-то сказать, но передумал, лишь глубже надвинул шляпу на лоб.

— Молчите? Ну и молчите дальше, — разозлилась Галина, — мы все умрём, или нас всех перестреляют. Вот увидите!

— Уже вижу, — кивком подтвердил Николай Петрович. — А вы можете что-то изменить?

— Не знаю! Я понимаю, что ничего не могу изменить, но ведь так нельзя!

Галина мысленно осмотрела весь вагон. Конвоиры сказали, что всего в поезде четыре тысячи задержанных. Из них небольшой процент уголовников, какое-то количество сбежавших из ссылок раскулаченных, а большая часть — обычные люди. Если кто-то попытается сбежать с поезда, его пристрелят на месте. Оставалось одно — оставаться в вагоне, а это означало — обречь себя на медленную и мучительную смерть.

— Нельзя, — нехотя согласился Вяхирев и сделал вид, что уснул.

Галина осмотрелась. Обитатели вагона старательно изображали спящих. Все делали вид, что им всё равно, что с ними будет, а сами мучились и страдали от несправедливости. Впрочем, они тоже ничего не могут сделать. Даже если объединятся. Никто не в состоянии изменить ход событий. Надо смириться. И ей надо поступать так же, как все. Ничего нельзя делать, нельзя говорить лишнего, нельзя предпринимать никаких решительных действий. Ведь Гриша уже ищет её, настоящий моряк не бросит жену в беде. Он честный партиец, целиком и полностью на стороне советской власти. В муже Галина была уверена больше, чем в себе.

Прижав к себе Розу, она стала качаться в такт движению поезда. Так было легче переносить мучения. Одновременно Галина искоса наблюдала за другими арестантами. Овласевич тоже инженер. Технический директор авиационного завода в Москве. На вид ему лет сорок. Его взяли на выходе из трамвая. Овласевич в дорогой фетровой шляпе. Она помялась и потёрлась в дороге, но сохранила приличный вид. За Овласевичем прикорнул Иванов Иван, инженер, в Москву приехал в командировку, его задержали на выходе из управления. Странные судьбы, странные житейские