Но я не готова это увидеть…

Хотя изображение не очень резкое, я узнаю станцию. На переднем плане улыбается светловолосый мальчик лет семи, в его правой руке зажата бейсбольная перчатка. Вдалеке справа я вижу нас с Николь. Она идет прямо ко мне, прижав к груди дочь, синяя сумка перекинута через плечо. Я в белом, замерла в замешательстве, с плеча свисает сумочка.

Николь теснит меня к самому краю платформы. Она стоит очень близко ко мне, ее левая рука двигается к моему бедру. Может быть, тогда она приклеила записку к сумочке?

«Удивительно, что делают люди, когда думают, что их никто не видит».

Не на это ли намекала Мартинес? Она уже знала про видео, когда допрашивала меня?

Николь на мгновение частично заслоняет меня, повернувшись спиной к рельсам. Потом она делает шажок назад, и вот меня снова видно, и я держу ребенка. Я знаю, что не сама взяла у нее девочку, но наши руки двигаются почти одновременно, и поэтому нельзя понять, что именно произошло. Кому-то может показаться, что я забрала ребенка. На экране я смотрю на Куинн, а Николь снова делает шаг назад, прямо на край платформы. В этот момент мимо проходят какие-то люди, на секунду мы скрываемся из виду, потом снова появляемся. На лице Николь ужас, она машет руками, меня снова заслоняют люди. Она падает назад и исчезает с экрана. Появляется поезд.

Когда я вижу, как она падает, я чувствую себя так, будто меня ударили в живот. Видео заканчивается, и Джессика переводит дыхание. Я трясу головой так быстро и резко, что к ней приливает кровь и становится больно.

— Нет, нет, тут ничего не видно, тут не видно, что на самом деле случилось! Она отдала мне ребенка, но именно этого не видно! Я не толкала ее, клянусь, не толкала! Там было так много людей. Должен же кто-то был видеть, что произошло!

Я хватаюсь за ручку двери, мне хочется как можно скорее оказаться вне закрытого пространства, сбежать от ужаса, в который меня погрузила Николь Мэркем.

Джессика кладет телефон на колени.

— Теперь-то ты понимаешь, почему Мартинес тебя мучила? Непонятно, как умерла Николь. Она отодвигается от тебя. Недостаточно далеко, чтобы ты не могла до нее дотянуться, но достаточно, чтобы доказать, что она прыгнула. Но здесь ничего не объясняет того факта, что она знала твое имя, и это плохо.

Я не могу вздохнуть, видео повергло меня в ужас. Даже моя мать считает, что я помогала Райану обманывать его жертв, так почему бы незнакомым людям не поверить, что я столкнула человека с платформы?

Джессика пристально смотрит на меня:

— Ты точно рассказала все? Может быть, мне что-то еще нужно знать, чтобы помочь?

— Ничего. Я ее не знала! — я закрываю лицо руками. Как хочется проснуться от этого кошмара!

Но это не сон, а реальность, и мне придется с этим смириться. Я помню малышку и не могу забыть глаза Николь. Глаза матери, которая отчаялась защитить своего ребенка. Но от чего? Что, если она боялась именно того человека, с которым девочка находится сейчас?

— Мне нужно узнать, где Куинн.

Джессика потирает пальцем нос.

— Нет, не нужно. Если ты настаиваешь, что не знала Николь, то ее ребенок не должен тебя интересовать, разве нет?

Она кладет ладонь мне на руку и продолжает:

— Все, что ты должна, — помочь мне выстроить твою защиту, потому что, думаю, она тебе понадобится. Мотива желать смерти главе «Дыхания» у тебя не имелось. Но поразмысли снова. Ты уверена, что никогда не встречала Николь? Должна же быть причина, по которой она подошла именно к тебе.

О, если бы так легко было найти ответ! Я бы ответила.

Сердце начинает быстро колотиться.

— Джессика, но если я правда связана с этим, или Райан был связан, мне угрожает какая-то опасность?

Мы сидим в темноте, Джессика выключила свет и фары. Отсюда мне едва видно дверь дома. Кто угодно может прятаться за мусорными ящиками. Вдруг, как только мы выйдем из машины, они на нас бросятся?

Мой адвокат поджимает губы:

— Скажем так, тебе надо быть очень-очень бдительной, пока мы во всем не разберемся. Я пока займусь окружением Николь и попробую найти любую нить, которая ведет к тебе.

— Джессика, — вдруг осеняет меня, — а как ты думаешь, Николь могла каким-то образом узнать, что я очень хочу ребенка?

Она смотрит на меня так, словно я сумасшедшая, опасная или то и другое сразу.

— Не знаю, — отвечает она ровным холодным тоном.

Но правда в том, что Николь знала. Я видела это по ее глазам.

Я знаю, чего ты хочешь. Не дай никому причинить ей вред.

Неважно, что я лгу сама себе, что после смерти Райана никогда не захочу иметь детей; правда в том, что я чувствую всякий раз, когда вижу женщину с ребенком. А чувствую я острую зависть. Я думаю о ребенке всякий раз, когда слышу визг и смех детей на пляже Фостер неподалеку от моего дома, всякий раз, засыпая и просыпаясь совсем одна.

Люби ее за меня, Морган.

Почему же ты выбрала меня?

Джессика включает дальний свет. Наверное, мой адвокат недоумевает, почему я сижу и смотрю в темноту из окна. Она кивает в сторону задней двери:

— Проводить тебя?

Я качаю головой. Я доверяю Джессике, пусть она и не совсем доверяет мне. Благодаря ей я уже два раза покидала полицейский участок в качестве свободного человека, хотя на самом деле не чувствовала себя свободной. Что теперь будет? Что подумают обо мне люди? Хотелось бы мне совсем не обращать на это внимания, но я не могу. Я совсем-совсем одна. У меня никого нет…

Мы прощаемся, и я иду к двери. Лифт открывает двери на моем этаже, я выхожу и ступаю по дешевому серо-желтому ковролину, мои сандалии слегка скользят по нему. Я открываю дверь и почти падаю на деревянный пол. Я чувствую благодарность, потому что я наконец-то дома и вокруг меня знакомые стены шалфейного оттенка и тишина.

В «Гавани» я получаю немногим больше минимальной зарплаты. Страховки, которые мы оформляли с Райаном в течение нашего шестилетнего брака, аннулированы. Наши совместные счета были опустошены для возмещения ущерба тем людям, которых он обокрал. Я продала все украшения, кроме бабушкиных, всю мою дизайнерскую одежду, но этого не хватило, чтобы возместить весь ущерб. Мать отказалась принять у меня деньги. «Что сделано, то сделано, Морган,