Н а т а ш а. Федя, может быть, тебе уйти? Нельзя жить все время в таком напряжении.

Б о л ь ш а к о в. Уйти? А во время войны разве нам легко было? Но ни у тебя, ни у меня, насколько я помню, никогда таких мыслей не возникало.

Звонит телефон.

У телефона… Слушаю, Степан Сократович… Нет, Прокофьев мне ничего не говорил… Отзывают? И куда же?.. Ясно… Да! Жду! (Кладет трубку.)

Н а т а ш а. Что-нибудь случилось?

Б о л ь ш а к о в. Степана Сократовича отзывают.

Н а т а ш а. Куда?

Б о л ь ш а к о в. В Москву… (Спохватившись.) Однако так и в магазин можно опоздать.

Н а т а ш а. Только недолго.

Большаков уходит.

Не улеглось, значит… Вот, оказывается, почему он такой усталый… Да… О перемене места работы и слушать не желает… И всегда он такой неугомонный…

Входит  Н а с т я.

Н а с т я. Простите, я что, дверью ошиблась?

Н а т а ш а. Вам кого?

Н а с т я. Федора Федотовича.

Н а т а ш а. Он сейчас придет.

Н а с т я. Вы тоже его ожидаете?

Н а т а ш а. Да, ожидаю. У вас что-нибудь срочное?

Н а с т я. Нет, я так. Пришла объясниться. Вы Лешку Реброва знаете?

Н а т а ш а. Нет.

Н а с т я. Да как же, гармонист! На большом «МАЗе» работает. Не знаете? Чудно́!.. Вся стройка знает, а она не знает.

Н а т а ш а. А я не знаю. Ну а Федор Федотович при чем?

Н а с т я. При своем интересе. Это я в шутку. Лешка вот уже полгода за мной ходит. А сегодня, в столовой, отзывает в сторону и шипит: «Большакову продалась!» Я ему говорю: «Ты, Леша, окончательный идиот!» А он и слушать не хочет. «К речке с ним ходила?» А я говорю: «Ходила». — «Дома у него бываешь?» Я говорю: «Бываю!» — «Ночевала у него?» Я говорю: «Да, ночевала!»

Н а т а ш а. Ночевала?

Н а с т я. А что ж тут такого? Кому какое дело? Да, может быть… я его люблю.

Долгая пауза.

Н а т а ш а (потрясена). Что это воет так на дворе?.. Пурга?

Н а с т я. Ну и пусть воет. Теперь у нас не пурга воет, а вся стройка гудит. Только в чужую жизнь свой нос совать никому не советую.

Н а т а ш а. Простите, вы Буланова?

Н а с т я. Настя я.

Н а т а ш а (оценив Настю). А стоит ли, Настя, так близко к сердцу принимать, если все это неправда?

Н а с т я. Стоит, и даже очень стоит. Федор Федотович для меня, быть может, дороже отца родного.

Н а т а ш а. Ну коли так, тогда, конечно, стоит.

Появляется  Т о л с т о п я т о в.

Т о л с т о п я т о в. Можно?

Н а т а ш а. Степан Сократович?

Т о л с т о п я т о в. Он самый. А вы, простите, супруга Федора Федотовича?

Н а т а ш а. Наталья Ивановна.

Н а с т я. Жена? Вы жена Федора Федотовича, ой, а я-то тут наболтала! Это же надо! Я ведь думала, вы тоже к нему по делу. Дайте слово, что ничего не скажете! Надо же! Вот дура зеленая. (Идет к выходу.)

Н а т а ш а. Настя, куда же вы?

Н а с т я (обернувшись, решительно, строго). Передайте ему, я больше на стройке не работаю. (Убегает.)

Т о л с т о п я т о в. Взбалмошная девица. Федор Федотович отлучился?

Н а т а ш а. Сейчас придет.

Т о л с т о п я т о в. С вашего разрешения, я могу обождать его?

Н а т а ш а. Да-да, проходите, садитесь, пожалуйста.

Т о л с т о п я т о в. Надолго к нам, Наталья Ивановна?

Н а т а ш а. Собиралась пожить недельки две, а пробыла всего два дня. Вчера пришла телеграмма, срочно вызывают, срок защиты диссертации кафедра изменила.

Входит  Б о л ь ш а к о в, в руках у него свертки, кастрюли.

Б о л ь ш а к о в. Прошу прощения, Степан Сократович. Выполнял боевое задание. Получай, Наташенька. Все по памятке, за исключением одного предмета.

Н а т а ш а. Утюга?

Б о л ь ш а к о в. Угадала.

Т о л с т о п я т о в. Вам нужен утюг? Так я вам свой оставлю.

Б о л ь ш а к о в. Видишь, и утюг нашелся.

Т о л с т о п я т о в. Я сию минуту.

Н а т а ш а. Не к спеху, Степан Сократович, можно и потом.

Т о л с т о п я т о в. Как вам угодно.

Наташа уходит.

Б о л ь ш а к о в. Так… Отзывают, значит? На чемодане сидите?

Т о л с т о п я т о в. Да, сегодня получен приказ.

Б о л ь ш а к о в. И что же вам предлагают?

Т о л с т о п я т о в. Место на кафедре.

Б о л ь ш а к о в. Да… странно. Вы сами ничего не писали в министерство?

Т о л с т о п я т о в. Нет.

Б о л ь ш а к о в. У Прокофьева были?

Т о л с т о п я т о в. Только что от него.

Б о л ь ш а к о в. Ну и как он?

Т о л с т о п я т о в. Сказал, что сожалеет, но… рекомендует ехать. В институте, заявил, мне будет лучше…

Б о л ь ш а к о в. Спокойнее, легче. И что же вы решили?

Т о л с т о п я т о в. Видите ли, я не настолько стар, чтобы думать о своем спокойствии. И потому, прежде чем принять решение, я хотел бы уяснить, что все это значит? Может быть, я не справляюсь со своими обязанностями и поэтому меня отзывают?

Б о л ь ш а к о в. Не думаю.

Т о л с т о п я т о в. А может быть, это вызвано какими-нибудь другими соображениями?

Б о л ь ш а к о в. А именно?

Т о л с т о п я т о в. Будем откровенны, Федор Федотович. Разве вам не ясна картина разгрома и разгона людей, неугодных Прокофьеву? Стиль руководства, подчас граничащий с самодурством.

Б о л ь ш а к о в. Заканчивайте вашу мысль.

Т о л с т о п я т о в. Удивляюсь вашей выдержке. Я думаю, вам давно пора бы поставить вопрос.

Б о л ь ш а к о в. О Прокофьеве?

Т о л с т о п я т о в. Да, о нем.

Б о л ь ш а к о в. А вы хорошо знаете, кто такой Прокофьев?

Т о л с т о п я т о в. Еще бы. «Я — правитель, я и закон», «Стройка — это я». Весь он в этой формуле.

Б о л ь ш а к о в. И это всё?.. Такими, как он, нам гордиться надо! До тысяча девятьсот семнадцатого года мальчонкой, батраком служил у кулака. Всю гражданскую провел в окопах. После войны окончил рабфак, затем институт, стал инженером… Человек три гидроэлектростанции построил.

Т о л с т о п я т о в. Нет слов, биография яркая. Что ж, решили перевоспитать? Блажен, кто верует.

Б о л ь ш а к о в. А вы разве потеряли веру в людей?

Т о л с т о п я т о в. Веру в людей я не потерял, но, видите ли, в жизни все гораздо сложнее, чем на словах. Попытайтесь, — возможно, что-либо и получится.

Б о л ь ш а к о в. Определенно получится.

Т о л с т о п я т о в. Федор Федотович, Прокофьев не ребенок. Его стиль, его методы складывались на протяжении десятилетий, а вы хотите одним махом заставить его иначе жить, иначе мыслить. Он же удельным князьком здесь себя чувствует.

Б о л ь ш а к о в. Неправда! Вам не нравится его стиль, его тон? Так в этом мы виноваты. Да-да, такие же, как мы с вами, коммунисты. Стояли с ним рядом, видели его срывы и вместо того, чтобы одернуть, считали — моя хата с краю. И именно отсюда и идет его повелительный тон. И не списывать мы будем его. Бороться будем с ним и за него!

Т о л с т о п я т о в. Не знаю, не знаю… Вероятно, я чего-то недопонимаю.

Б о л ь ш а к о в. Итак, ваше решение?

Т о л с т о п я т о в. Видите ли, Федор Федотович, почему вдруг так просто я должен покинуть стройку? А издавать приказы без моего согласия — это же бестактно!

Б о л ь ш а к о в. В вашей воле принять любое решение. Но мне думается, что сейчас вы больше всего полезны здесь, на стройке.

Т о л с т о п я т о в. Вы так считаете?

Б о л ь ш а к о в. Так, и только так.

Т о л с т о п я т о в. Да-с… Что ж, я подумаю.

Б о л ь ш а к о в. Подумайте, Степан Сократович; я