На улице разразился штормовой ливень, и девочки мгновенно оказались в холоде и сырости, ливень за доли секунды свел на нет воспоминания о теплом паре душевой. Серая водная зыбь закрыла небо, стадион и здания вокруг казались тяжелыми и грязными осколками заброшенной цивилизации на заброшенной планете. Что-то темное и зыбкое, нависнув над ФОКом огромной грозовой тучей, производило гнетущее впечатление – стая ворон до сих пор кружила над кортом. Птицы наматывали монотонные круги и кричали громко и хрипло.

Едва взглянув на водоворот из дождя и темных точек в небе, так напоминающих людей в плащах и птичьих масках, Майка почувствовала, как к горлу подкатил новый комок тошноты. Птицы еще не увидели девочек, но уже были возмущены. Что же будет, когда они попадутся птицам на глаза? Майка перевела взгляд пониже, на стадион, над которым кружили остатки стаи, и непроизвольно охнула. Трасса за стадионом полностью исчезла, а на ее месте появилась насыпь, покрытая темно-зеленой, почти синей травой; у подножия насыпи пролегла железная дорога, утыканная трубами и черными светофорами.

– Господи, а это что такое? – воскликнула Агата, и Майка перевела взгляд на огромный каменный тоннель, разрезающий насыпь на две части. Из-за черных подтеков на серой краске он казался советским, совсем старым, по двум его сторонам вились лесенки, а из самого тоннеля с возмущенным гудением выползал поезд. Майка представила, что сейчас чувствуют сидящие в поезде пассажиры. Очевидно, они не планировали оказаться здесь, когда садились в вагоны, непонятно где и в каком времени.

– Куда делась дорога? – спросила Майка, не особенно ожидая, что Агата сможет что-то ответить. И впервые на ее памяти эта болтунья и правда не нашла, что сказать, отчего, может быть, и сама Майка очнулась.

Ей было страшно, ей было очень страшно, холодно и тоскливо; ее трясло, но сильнее всего были всепоглощающая усталость и злость на мир, который заставлял ее сражаться в одиночку непонятно с кем или чем и в котором мамы с папой не было рядом, а они могли хотя бы подбодрить ее в этой удручающей бесконечной борьбе. Она так устала.

Воронья стая заприметила девочек. Плавно разделившись на две части, птицы выстроились в клин и двинулись к ним навстречу. Майка с Агатой, не сговариваясь, помчались к главному корпусу университета, за которым располагалась парковка.

– Быстрее! – прокричала Агата прямо над Майкиным ухом; капюшон спал с ее влажных рыжих волос, за плечами болталась зеленая сумка. – Держись! – Она оглянулась и прямо на бегу слегка шлепнула Майку по мокрым от дождя щекам. – Эй! Держись!

Майка не понимала, почему Агата кричит ей что-то, да еще и бьет. Да кто она такая, чтобы указывать ей? Майка больше не могла бежать, она хотела сдаться, и ей, честно говоря, стало плевать на ворон, на дождь, на рыжую и даже на тоннель, взявшийся непонятно откуда. Больше всего на свете ей хотелось куда-то деть свое тупое, вечно мучающееся от боли тело и просто грезить, грезить о папе с мамой, о тех временах вместе – она бы так ценила каждую секунду, о, как ценила, если бы только знала, что ей предстоит.

Черный и мокрый, как спина дельфина, Range Rover Evoque издал два сигнала, едва они с рыжей вбежали на парковку, и только новый укол зависти заставил Майку слегка прийти в себя. Это был тяжелый красавец, сто́ящий баснословных денег. Один миллион? Два? Десять? Неважно. Господи, разве об этом сейчас нужно думать?

Агата забросила свою зеленую сумку в темный салон, прыгнула внутрь, завела мотор и, оглянувшись на небо, крикнула:

– Скорее, Май, ну? Чего ждем?

– Воро́ны? – Майка несколько медленнее, чем требовала ситуация, обогнула машину, села на переднее пассажирское кресло, захлопнула за собой тяжелую дверь и уставилась на Агату затуманенным взглядом. – Вороны?

– Не вижу!

Рыжая включила зажигание, дернула стояночный тормоз и резко тронулась с места. Сенсорный экран, подключенный к плавнику на крыше, жалобно моргнул, оставшись не у дел, и Агата пошла на таран: пробила опущенный деревянный шлагбаум, закрывающий въезд на парковку, и выехала на пустую дорогу.

– Пристегнись!

Охранник в маленькой будке даже не шелохнулся, и что-то подсказало Майке, что не стоит смотреть в его сторону.

Агата ругалась и тыкала в навигатор. Машина издавала сигнал, видимо, недовольная тем, что рыжая не пристегнулась, и Майка старалась не думать о том, что «эвок», судя по всему, единственная движущаяся точка поблизости, а значит, с высоты птичьего полета заметить его проще простого.

– Из-за этого дурацкого тоннеля все сбилось! Попробуем через Коньково! Ты норм?

– Д-да, нет, не знаю. – Майка покачала головой.

– У тебя шок! Держись! – Агата развернулась на сто восемьдесят градусов прямо посреди пустой мокрой дороги и рванула в противоположную сторону. – Ты видишь птиц?

«Эвок», словно длинными пальцами, прощупывал дорогу светом противотуманных фар, стрелки на кругах тахометра и спидометра нервно подрагивали.

– Я не вижу их, посмотри в окно! Майка!

Майка выдохнула. Ей хотелось выглянуть из окна, посмотреть в небо, понять, оторвались ли они от назойливых птиц, но еще больше ей хотелось спать: дождь усилился, все вокруг превратилось в непроглядное сизое марево, и медленно, очень медленно комфорт автомобиля сделал свое дело. Мир перестал быть страшным, остался лишь этот салон, обитый оранжевой кожей, так похожий на кабину пилота. И тепло во всем теле, и дворники, убирающие с лобового стекла потоки воды, гипнотизировали. Ей очень хотелось спать.

Машина свернула налево и, проехав по луже, подняла фонтан брызг. Выехала с Островитянова на Профсоюзную, совсем ненадолго задержалась на светофоре у метро «Беляево» и понеслась в центр города, затерявшись среди сотен таких же юрких автомобилей. Как будто еще буквально минуту назад воронья магия не заставила целый мир замереть.

Глава 7. Зови Костика

Майка вошла в тело блондинки тихо и незаметно, как заходят в чужой дом, когда дверь оказывается открытой. Мир вокруг стал более осязаемым, насыщенным, материальным: вывеска «Pepsi» разбрасывала вокруг рассыпчатую пыль красно-синего цвета, бензиновый запах асфальта щекотал ноздри сладким синтетическим ароматом, рукава кашемирового свитера ласково облегали кожу. Чтобы избавиться от рези в глазах и прогнать странную, очень странную плывучесть в голове, Майка поднесла руку к лицу.

Все случилось слишком быстро, и душа словно не желала прилаживаться к телу вот так вот сразу. Это была уже не ее рука с такими красивыми и ухоженными ноготками, запястьем, тонким и загорелым, – это была рука блондинки. И хотя Майка знала, что все теперь будет по-другому, нарастающее ощущение восторга и одновременно приступ тошноты застали