Хадрит поднял брови в самодовольной ухмылке и сказал: «Скрытным людям часто есть что скрывать. И Зедра ничем не обязана тебе, в отличие от новой рабыни. Мы должны знать все о будущем шахе и его делах – мирских, духовных, ночных. Ты меня понимаешь?»

Я села на свою низкую кровать и уткнулась головой в колени. Хадрит, Хадрит, проклятый Хадрит. Лишь о нем я думала последние несколько лун, это как болезнь, от которой я не могла излечиться. Но испытывал ли он хоть что-то к своей козочке?

– Очевидно, нет, – сказала я вслух, и на глазах проступили слезы. – Я такая глупая. Я помнила каждый миг, проведенный с ним. Восемь лет назад я увидела его впервые – он смеялся, сидя за низким столиком с принцем Фарисом, младшим братом Кярса. Мы столкнулись потом в коридоре, Хадрит улыбнулся, почесал затылок и сказал: «А ты хорошенькая». А в прошлом году, вернувшись из торговой поездки в Кашан, он дал мне маленькую механическую лошадку. «Это из Шелковых земель, – сказал он так, словно сам их завоевал. – Она навела меня на мысли о тебе».

Сколько он покупал механических лошадок и для скольких доверчивых девушек? И могла ли я ожидать, что он будет отличаться от Кярса – человека, с которого так хотел брать пример?

Дверь со скрипом открылась. Опустив глаза, вошла Вера, моя юная служанка-рутенка. Кярс подарил мне ее несколько лун назад, хотя у него она прослужила намного дольше. Девушка затворила за собой дверь.

– Госпожа. – Она опустилась у края кровати, положила теплую руку мне на колено. – Половина зала слышала ссору. Что случилось?

– Я такая никчемная.

Она придвинулась ближе и коснулась обеих моих коленок:

– Снова из-за него?

– Почему я ничего не могу сделать правильно?

Она взъерошила свои желтые волосы, а потом осторожно села рядом со мной.

– Вы расстроены.

– Ну конечно, расстроена. Вечно все у меня не так. Все, что я делаю, ни к чему хорошему не приводит. Мне почти двадцать четыре, я не замужем и лишь брожу целыми днями по саду, забиваю голову поэзией и трачу чужие деньги на всякие пустяки на базаре.

– И вы думаете, что Хадрит избавит вас от всего этого?

– Кто-то же должен. Знаешь, брат предлагал забрать меня. Я сказала ему, что мой дом здесь, в Песчаном дворце, и другого у меня нет. И все-таки иногда мне кажется, что эти стены – просто комфортабельная тюрьма.

Плечо Веры тесно прижалось к моему.

– Хотеть нужно то, что имеешь.

И такое в Рутении считается мудростью? Но я не должна винить Веру за недостаток ума. Кярс купил ее не для разговоров.

– Все, что у меня есть, – только внешнее. А внутри я опустошена. Легче легкого облачка.

– Не согласна. Когда Кярс сказал, что отдаст меня кому-то другому, клянусь, это было самое ужасное, что я когда-либо слышала. Половина здешних женщин бьет служанок, а другая половина считает нас слишком низкими, чтобы даже коснуться. Но когда я узнала, что это вы, то обрадовалась. Потому что вы добрая. И хорошая.

Она положила руку мне на бедро.

– Стоп, – сказала я. – Я этого не хочу.

«Следуй истинным путем», – пронеслись у меня в голове слова Хизра Хаза.

Ее рука скользнула выше, и прикосновение было так приятно. А потом Вера произнесла:

– Вы расстроены.

Я покачала головой, но решимости оттолкнуть ее руку мне не хватило.

– Это неправильно.

– Все неправильно, – жарким шепотом прошептала она мне на ухо.

Ее пальцы скользнули дальше. Я прикрыла глаза и просунула руку ей под рубаху.

В купальне я снова расплакалась. Истинный путь. Так учило нас Писание Хисти, и важнейшая заповедь была в том, чтобы поклоняться лишь Лат и никогда не верить в других богов. Во-вторых, заботиться о своей душе и не загрязнять ее грехом, нечистотой и низкими помыслами. Шейхи сеяли во мне эти семена, но они не пустили корни, их сдуло, как тонкий верхний слой почвы на солончаке. Я боялась, что испорчена навсегда. Нечиста и разумом, и телом, и духом. И ни пар, ни вода меня уже не очистят, я не стану снова хорошей, значит, мне больше нечего терять.

Я должна добиться успеха, в какую бы игру ни играла. Да, Селена говорила резко, но за этим я чувствовала испуганную маленькую девочку. Я должна научить ее уважению, пусть она будет обязана мне, чтобы могла стать полезной для нас с Хадритом.

Оттирая себя с удвоенной силой, я внезапно поняла, что нахожусь в той же парной, что и вчера. Отодвинув жаровню с углями, я с удивлением увидела, что кровавый отпечаток остался на месте. Но поскольку на этот раз жаровня сдвинулась дальше, я заметила еще кое-что – странную, нарисованную кровью картинку. Я присела, чтобы рассмотреть получше. Это было похоже на три глаза вокруг звезды.

Я могла бы представить, что какая-то неуклюжая девушка здесь упала, ударилась головой и оставила на стене кровавый след. Но насколько сильно надо было повредить голову, чтобы рисовать собственной кровью?

Странно и пугающе, но чего теперь не бывает? В любом случае, мне хватало своих проблем. Люди постоянно разбивают себе головы и умирают, так что лучше не обращать на это внимания и заниматься своими делами.

Я нуждалась в паузе и поэтому вышла в город в сопровождении двух гулямов. Это меньше, чем обычно, но я не хотела толпы вокруг себя. Мне хотелось выйти за ворота, чтобы повидать брата, но что я ему скажу? Еще больше воспоминаний? Нет, мне нужно принести ему что-то существенное, что поможет разрешить их с Тамазом противостояние, поэтому встретимся позже.

Солнце сверкало надоедливыми послеполуденными лучами. Блики света отражались от каждой блестящей поверхности и слепили глаза. Как всегда ближе к вечеру, очереди на площади Смеха поредели, свежие утренние рифмы поэтов выцвели до банальностей и клише. Я протиснулась в начало очереди к поэту, напоминающему обернутую травой свинью, в надежде, что он взбодрит меня проницательной похвалой.

– Госпожа! – сказал он, завидев меня. – Солнце выглянуло из-за туч…

Прежде чем он успел договорить, я развернулась и пошла прочь. Провались они, эти солнце, и луна, и звезды, и реки, и океаны, и гранаты, и кипарисы, и любовь, и смерть, и воскресение, и свет, и тьма. Хватит этого пошлого вздора.

Химьяр сидел на своем медном троне на другом конце площади. Когда я подошла к нему, он очнулся от дремы, потянулся и зевнул, словно утомился после долгого дня. И захлопнул наполненный монетами сундучок.

– Закрыто, – объявил он.

Сунув руки в