бонсай.

– А куда дерево делось? – спросил я. – Мать с собой, что ли, забрала?

– Не, – Катька покачала головой. – Она ничего не взяла…

– А куда оно тогда делось?

– Не знаю… С папой все хорошо будет?

Я видел, что Катька сейчас заревет, поэтому не стал усугублять, и сказал:

– Не бойся. Инфаркт – это ерунда. Это как руку ломать. Помнишь, как руку ломала? То же самое. Папаша недельку полежит и будет как новенький. И сразу приедет.

– А мы что будем делать?

– А что? Олдов нету, свобода. Спи сколько хочешь, зубы можешь не чистить, хорошо ведь! А питаться будем пиццами – их в кладовке немерено.

– Да… – протянула Катька. – А одни как будем?

– Нормально. Переедешь ко мне в комнату, вместе не страшно.

– А кошка?

– Кошка не придет, это я на себя беру… Ты лучше расскажи, как она появилась?

Катька потерла глаза и огляделась. Забавно, у нее тоже начала вырабатываться эта местная привычка – оглядываться.

– Рассказывай, – повторил я.

– Я сидела в большом танцевальном зале, – рассказывала Катька. – Это был такой сон, но это я потом уже поняла, когда проснулась. Почти в таком же танцевальном зале, в каком я занималась раньше. Я одна в этом зале, и больше никого нет. И музыки нет, а пианино есть, только на другом конце зала оно стоит. А я сижу. И вдруг на пианино заскочила кошка. Морда у нее такая большая-большая, а зубов нет… И на меня смотрит.

– А дальше что? – спросил я.

– Я проснулась, – ответила Катька. – Ну, в первый раз проснулась. Смотрю, я не в танцзале, а в своей комнате. Тогда я снова спать легла. И сразу же опять в этом зале оказалась, только кошка уже не на пианино сидит, а ближе чуть-чуть. Я вновь проснулась. А как в третий раз заснула, так кошку увидела совсем рядом. Тогда я закричала, проснулась снова, а она уже в комнате! И царапнула меня за ногу.

Катька предъявила забинтованную ногу.

– Не болит? – спросил я.

Катька прислушалась к своим ощущениям и покачала головой.

– Чешется, – сказала она. – А почесать нельзя.

– Покажи ногу, – попросил я.

– Мама не велела развязывать.

– Мама уехала, – сказал я. – Теперь я тут главный. Давай ногу разбинтовывай, а то в лоб тресну!

– Не буду! – заупрямилась Катька. – Не буду!

Катька уперлась, и я прибегнул к хитрости.

– А знаешь, почему ты не хочешь ногу развязывать? – спросил я. – Потому что у тебя там гангрена!

Слово «гангрена» я произнес страшным голосом, чтобы Катька поняла, что с гангреной не шутят.

Катька скисла.

– Скажу тебе даже так, – продолжал я. – У тебя там не простая гангрена, у тебя там газовая гангрена!

– Хватит, – Катька начала гладить свою ногу. – Мне мама не велела разматывать.

– Ну, смотри, – сказал я равнодушно. – Тебе жить…

И вышел.

Я думал, что Катька сейчас же выскочит за мной и попросит, чтобы я с ней посидел, но Катька не выскочила.

Полчаса я бродил по второму этажу, а потом решил обследовать чердак. Пока родаков нету.

Лестница на чердак обнаружилась в гараже. Люк был закрыт на замок, а ключ, как водилось в нашей стране повсеместно, висел рядом на гвоздике. Я поднялся по лестнице, открыл люк и огляделся. Чердак был пуст, совсем как подвал. Отбросив крышку, я выбрался наверх.

Дохлых комаров на чердаке не обнаружилось. Из дохлятины я нашел одну высохшую и почти мумифицированную летучую мышь, сначала я хотел взять ее с собой на память и привесить в своей комнате или Катьке подбросить, но потом подумал, что мышь наверняка заразная. С каким-нибудь мышиным бешенством. Я обошел весь чердак. Ничего интересного. Везде пыль в полпальца толщиной, если упасть, вполне можно задохнуться.

Я уже собрался спускаться вниз, как вдруг… Вдруг у меня возникло ощущение, что я на чердаке не один. Я хотел резко повернуться и посмотреть, но не стал. Мне вспомнился старый триллер, в котором один негр рассказывал другому, что если вам кажется, что у вас за спиной кто-то есть, – никогда не оборачивайтесь. Как только вы обернетесь, то, чего вы боялись, сразу же окажется перед вами. И нападет.

Поэтому я не стал оборачиваться. Я замер и сделал вид, что внимательно разглядываю пыль на своих ботинках. Ощущение постороннего присутствия усилилось. Мне даже начало казаться, что я чувствую на затылке теплое тяжелое дыхание, будто у меня за спиной прятался большой и мощный зверь.

Руки у меня затряслись, и, чтобы успокоиться, я стал перевязывать шнурки и делал это медленно. Я перевязывал шнурки, а что-то дышало мне в шею.

Завязав шнурки косым бантиком, я стал медленно, не делая резких движений, подниматься. Выпрямившись во весь рост, я оглянулся. Никого. Показалось. Тогда я быстро прошел к люку, спустился вниз и закрыл замок.

Я вышел на улицу и на всякий случай обошел вокруг дома. Все было в порядке. Мне хотелось взять да и свалить из дома в село или на речку, но я должен был караулить Катьку, пока не приедет мать.

Караулить Катьку мне не очень хотелось, но делать было нечего, я злобно плюнул и вернулся в дом.

Едва я вернулся в гостиную, как сразу увидел сестру. Она сидела на синем ковре, и вокруг нее вился бинт. Катька мелко тряслась и куталась в плед.

– Ну, что у тебя? – спросил я.

Катька не ответила.

– Что опять? – я подошел ближе. – Занозу посадила?

– Гангрена, – всхлипнула Катька.

– Чего? – усмехнулся я.

– Гангрена.

Катька приподняла плед.

Царапина на ноге побелела и вспухла. Теперь это была уже не царапина, а целый рубец. Будто Катьку полоснули ножом.

– Холодно, – сказала Катька. – Мне холодно…

Я взял телефон и позвонил в местную справочную. Узнал телефон фельдшерского пункта. Дежурная сказала, что сейчас врача нет, но я могу оставить координаты, и завтра с утра доктор зайдет обязательно.

Я набрал по всему дому одеял и отнес их в комнату Катьки. Сразу двумя накрыл сестру, а на остальных устроился сам.

Ночь прошла спокойно. Катьку перестала бить дрожь, и она проспала до утра.

Утром погода испортилась. В небе прохудились какие-то трубы, и полил сильный дождь. Иногда даже что-то сверкало, но грома слышно не было. Я сидел перед окном и ждал.

В десять часов приехал врач. Он вошел в гостиную, сложил зонтик и снял галоши. Я в первый раз в жизни видел настоящие галоши, я даже не знал, что они еще существуют, галоши привели меня в восхищение, и я решил рассмотреть их потом получше.

– Дождь… – сказал доктор и оглядел нашу гостиную, не