Шрифт:
Закладка:
Но на Пеллинки, как и на многих других своевольных островах, был местный пророк, к которому можно было прийти за советом по разным запутанным вопросам, связанным с внутренними делами архипелага. Нам он посоветовал ни на что особо не рассчитывать, и уж точно не полагаться на документы, которые только добавят хлопот, раньше или позже, то есть не надо никакой арендной платы, лучше просто сделать небольшое пожертвование Обществу рыболовов. «Поступите вот как, – сказал он. – Вывесите в Сёдербю список жителей, и каждый сможет написать на нем „да“ и „нет“. Если я напишу „да“, так сделают и все остальные».
Мы повесили список на дверь сельской лавки, и, действительно, напротив каждой из фамилий появилось «да».
Эту бумагу мы отослали в муниципальный совет города Порвоо вместе с запросом на строительство.
В ожидании ответа мы жили на Харуне в палатке. Все время шел дождь. Туути читала шестую часть «Виконта де Бражелона».
«Нет ничего лучше классики, – заявила она. – Вот прочитай „Les Misérables“[164] без сокращений – и поймешь, что верность надо хранить до конца».
Я знаю, Туути предана тому, во что верит, сколько бы времени ни прошло.
Наша палатка стояла совсем рядом с Большим камнем, настолько огромным, что он превратился в местную достопримечательность – по крайней мере, если верить слухам. Считалось, что весит валун около пятидесяти тонн. Он лежал в здоровом затхлом озерце на том единственном месте, где можно было что-то построить так, чтобы дом не смыло море.
Всю неделю шел дождь, и жижа из озерца вытекала через край, сочась мимо нашей палатки вниз по камням, и при этом страшно воняла. Мы мечтали о том, как будет выглядеть наш домик. Горница на четыре окна, по одному в каждой стене. С юго-восточной стороны мы будем смотреть на проносящиеся наискосок по острову шторма, с восточной – на луну, отражающуюся в нашей лагуне, а с западной у нас будет отвесная, поросшая мхом и папоротником стена. С севера же обзор нужен, чтобы знать, кто или что к нам приближается по морю на всех парах, и успеть свыкнуться с этой мыслью.
Нам казалось, что, когда строишь себе дом, его следует расположить повыше к верхушке скалы, но не на самом верху, потому что там место только навигационным знакам, а где-то чуть ниже по склону, так, чтобы с моря было видно только печную трубу. То есть против солнца и не в поле зрения судов, по случаю проходящих мимо острова.
Как-то поздно вечером мы услышали, что на берегу кто-то заглушил лодочный мотор, затем этот человек с карманным фонариком в руке стал медленно подниматься к нам наверх. Он представился: «Брюнстрём с Крокё».
Этот Брюнстрём ловил лосося и собирался заночевать у себя в лодке, но затем увидел, что на острове горит свет. Мы вскипятили на примусе чай.
Брюнстрём был небольшого роста. Напряженное обветренное лицо, голубые глаза, движения резкие, но сдержанные, в повседневной речи он не употреблял прилагательные. У его лодки не было названия.
Он внушил нам доверие сразу же.
Брюнстрём слыхал про список с «да» и «нет» и сказал, что с этим ничего не выйдет даже в Порвоо, где на вещи смотрят более-менее спокойно, то есть по-человечески. «Разрешение на строительство вам ни за что не дадут. Единственное, что вы можете сделать, – это начать стройку прямо сейчас. У местных властей куча времени уходит на то, чтобы определиться, чего они все-таки хотят, и как раз в этот момент нужно подсуетиться. По закону нельзя сносить ничего, если строители уже подняли сруб до конька крыши. Поверьте мне, – говорил Брюнстрём, – я в этих делах разбираюсь. Бывало, мигом строил дачки, и кое-кого в этих местах это страшно бесило, кое-кого из Перно или с Пеллинки».
Затем Брюнстрём пояснил, что много времени ему не понадобится, хотя, конечно, никогда не знаешь, что за погода будет осенью. Он бы привез с собой Шёблума и, может быть, еще Чарли или Хельмера, но в первую очередь нужно взорвать Большой камень.
Кроме того, по словам Брюнстрёма, взрывные работы и закладка подвала за строительные работы не считаются, нужно ставить сруб, но, если не подвести его под крышу, тот не переживет зиму. Так что нужно спешить. До снега, так он сказал.
2
Из записей Туве, осень 1964 года
Шёблум и Брюнстрём взялись за дело всерьез, взрывали целыми днями! Мы наблюдали, как медленно и трагично Большой камень поднялся в воздух и рассыпался на мелкие кусочки, засыпавшие весь остров, – невероятное зрелище!
Иногда с Пеллинки приезжают соседи, чтобы нам помочь, привозят воду, почту и даже дрова. В палатке в заветрии мы варим уху и все вместе едим ее на траве у берега. С Брюнстрёмом все разговаривают чересчур почтительно. Думаю, его принимают за пирата.
Подготовка зарядов для взрыва – очень тонкая работа. Поглядев на бурение, могу себе представить, как это важно – уметь рассчитывать и предвидеть, что можно допустить, а чего нельзя.
Шёблум – взрывник, и, наверное, именно это сделало его таким осторожным. Раньше он водил школьный автобус на Крокё. Он высокий, худощавый и немного сутулый, а еще спокойный, и у него добрые глаза.
Когда взорвали Большой камень, воронка под ним оказалась очень глубокой, она была заполнена грунтом и камнями. Все это выгребали, вытаскивали и вываливали в море, и воронка становилась глубже и глубже, превращаясь в огромный подвал, намного больший по площади, чем будущий дом, самое настоящее тайное подземелье. Внизу обнаружились старые залежи чернозема; нет лучшей почвы для посадок, чем эта. Мы его выкопали и сложили на южной стороне нашей лагуны, чтобы потом разбить там розовый сад, но землю смыло в море первым же пришедшим с юго-востока штормом.
А на самом дне воронки мы наткнулись на докембрийскую породу. Шёблум с помощью динамита отвел от нее узкий канал, по которому в сторону пляжа долго текла густая зеленая вода, кишевшая какими-то бесцветными козявками, каких раньше никто никогда не видел.
Подвал наш – самый большой из когда-либо вырытых, по крайней мере в этих краях: пять метров в диаметре, больше двух глубиной.
Когда взрывные работы закончились, остров погрузился в гробовую тишину.
Однажды в октябре Брюнстрёму с Шёблумом надо было съездить по делам на Крокё, а в Обществе художников намечалось
