— Что значит «уверены»: ведь он сам же написал.

— А вы думаете, мало человек сам творит лжи?

— И сознательно?

— Человек думает, что он все делает сознательно.

— И во вред себе?

— Кто за Обрывова знает, что ему это вред?

Глубоко сидящие глаза Кирилла все время светились и смеялись чуть-чуть как у помешанного. Так показалось молодому следователю. Он подумал и спросил:

— Когда в последний раз вы разговаривали с Обрывовым?

— Тогда, когда еще седины не обхватили мою голову, три-четыре года тому назад. Но я его люблю!

— Недаром, товарищ Кирилл, про вас говорят, что вы всех любите.

Глаза Кирилла еще больше сморщились, на выступающих под глазами скулах засветился бледный румянец. Волосатой рукой, как кошка лапкой, он провел себе по лицу, будто на носу его сидела муха.

— Ну, товарищ, так как же? Еще какие ваши вопросы?

* * *

Зеленолицый заместитель Обрывова получил неутешительную справку от следователя: Кирилл утверждал, что он давно не видел Обрывова. Заместитель так и предполагал.

Ведь вся жизнь Обрывова была работа, а работа происходила в тех же душных, прокуренных комнатах, где сидел и заместитель. Работа Обрывова проходила на глазах всех.

Путник, если он сбит в зимнюю вьюгу с дороги, несколько раз возвращается на прежнее место и от него начинает, всякий раз с новой энергией, щупать ногами след. Если путник упорен, если в жилах его есть терпение, он найдет дорогу.

Так поступил и заместитель. Он всякий вечер сидел и читал одно и то же: недописанную исповедь Обрывова. Всякий раз одно и то же:

— «…Встретившись с таким товарищем, как Кирилл, заставила меня…»

В этом месте зам всякий раз думал: должно быть, сильно волновался Обрывов, что самые простые мысли не мог выразить грамотно.

— «…Встретившись… заставила меня…»

Глухой ночью, когда темнота наполняет всего человека, когда среди темноты, разлитой во всем существе, яркой лампадой горит не утухающий мозг, враг темноты, горит в такой черноте, как солнце во вселенной, которая — говорят — тоже вечно во мраке, горит лампадой и сам ощущает себя, — в такую минуту мозг зама шевельнулся, словно мигнула лампада от легкого колыхания темного воздуха. Оттого что вздохнул мозг как ласковое пламя лампады — посыпались от него малые искры по всему костлявому телу. И, скопившись, свернувшись клубком, искры эти ударили в голову догадкой: Кирилл — это женщина. Вот почему «встретившись» с Кириллом «заставила».

Не безграмотность это, а конспирация, или проговорился.

Заместитель, если бы посмотрел на себя в зеркало, увидел бы, как лицо его, и без того худое, обострилось еще больше, и глаза, которые он закрыл, придали его лицу вид маски мертвеца. С закрытыми глазами мысль творит лучше.

На утро, не говоря о своей догадке никому ни слова, заместитель тяжелой, стопудовой поступью спустился по грязноватым, устланным дешевыми коврами лестницам, вышел на улицу и — чего с ним раньше никогда не бывало — пешком пошел колесить как будто без определенного направления.

Он нес оригинал признания Обрывова в кармане. Временами останавливался в укромном месте, читал это показание и опять клал в карман, не выпуская из кулака.

На одной из окраинных улиц города жила та самая секретная машинистка, которая так легкомысленно предала себя обмороком. Машинистка Таня в мужской синей косоворотке, подпоясанная тонким кавказским ремнем, развешивала на дворе белье. Во всей фигуре и в стриженых волосах огненно-коричневого цвета сквозила глубоко запавшая грусть. Увидев зама, она пошла ему навстречу. Она думала, что опять допросы. Она теперь составила себе правило: если видишь несчастье, то иди ему навстречу прямо. В море людском не бежать следует от соленых и горьких волн, а плыть им навстречу, нырять головой вперед. Тогда скорей выплывешь к светлым горизонтам — до нового соленого и горького вала.

Заместителю сразу же понравилась ее бабья походка. Даже досадно стало: зачем в таком «кавалеристе» такие женские движения?!

Заместитель подал ей левую руку: в правом кулаке, в кармане, неслышным хрипом хрипела задушенная, неоконченная исповедь Обрывова.

Осенний свежий ветерок хватал Таню за пряди волос и щекотал ее глаза. Свободной рукой она отбрасывала волосы. А заместитель думал, что это кокетство, и посмеялся в душе.

— Вот вы — девушка, и почти в мужском костюме. А бывают женщины с мужскими именами.

Таня всегда душой страдала оттого, что никто с ней не говорил просто. Она удивлялась, почему если говорят одно, то надо понимать всегда в какой-то мере другое. Еще в школе ей внушали, что русская народная речь всегда полна намеков. Ее, простую, с прямыми, как солома, волосами, всегда это удивляло.

— Что вам угодно? Зайдите в комнату, — сказала она. — Только у нас в доме мама разводит примус — копоть, — ну да ничего — пройдемте.

Усаживаясь с ней за стол, скрипучий и маленький, с натянутой желтой клеенкой, изрезанной местами ножом, заместитель спросил ее:

— Вас никогда не звали Кириллом?

— Меня? Н е т.

И вдруг вздрогнула. Должно быть, оттого, что зам неприятно долго помолчал.

— А у Обрывова была такая знакомая, которую он хотя бы в шутку называл мужским именем Кирилл?

— Кирилл?.. Кирилл?.. Кирилл? Нет, не помню. Кира, может быть?

— Ну да, скажем — Кира!..

— Вы все-таки, может быть, выпьете стакан? — ответила Таня, обдав его острые глаза бледной улыбкой. Словно белую бумагу ткнули на острые гвозди.

— Кира? Да, я помню, я даже очень помню, — продолжала Таня, — Кира — она как раз незадолго до события с ним приехала сюда.

— Да, да, где она, где она? Адрес! — взревел и под конец взвизгнул заместитель.

Тут только у Тани в глазах блеснул страх за него, за Обрывова. Нос острый, немного блестящий, на узком лице зама показался Тане кинжалом. Да и все лицо — не лицо, а опущенное железное забрало, в щели которого смотрят меткие глаза, смотрят, чтобы убить. У Тани стукнуло сердце.

— Не знаю, — ответила она.

Заместитель припугнул ее законом и инструкциями.

А сердце Тани стучало и стучало.

Заместитель прошел к окну и закурил, чтобы придать себе равнодушный вид.

Тоска безысходная железными клещами охватила Танино сердце. Что-то оборвалось, что-то вышло непоправимое.

— Кира, говорите? — насмешливо сказал заместитель. — Еще недавно к нам в город приехала? Хорошо, можете и не называть адреса. Хорошо. До свидания!

Недокуренную папиросу хотел заместитель бросить. Да пепельницы не было. Он опять всунул окурок в рот. Двумя руками нацепил кепку на острую, стриженую макушку своей головы. Смягченным, но все еще недобрым взглядом окинул Таню и вышел.

* * *

Заместитель был человеком от станка, от переплетного станка. В переплетно-брошюровочном отделении одной огромной московской типографии он получил и знание людей и