Прежде, когда жизнь была стреножена суетой, а летних поездок к морю ждали как откровения, вспоминать сны, тем более копаться в их содержании, не хватало досуга и желания. Сны приравнивались к естественным отправлениям, без которых нельзя обойтись, но и думать не пристало. Теперь у меня мало развлечений, и сны тоже годятся. Спать и видеть сны – куда как лучше, чем пристально разглядывать собственную изнанку и ворошить старьё, где жемчужные зёрна – большая редкость. Хотя и в снах нет отдохновения, в них тесно от воспоминаний. Впрочем, вполне законченные события снятся редко, чаще какая-то бессвязная ерунда – я всё чего-то упорно ищу. Чего? Не пойму. Кажется, мне уже ничего не нужно. Забавно лежать между обрывками снов и чувствовать, как ощутимо приближается к концу твоё земное пребывание.

Особенно заманчивы сны на исходе. Сознание готово пробудиться, но ещё путается в дрёме, а фантастические картинки возвращаются, их можно разглядеть подробно, отмотав назад кадры, прокрученные жизнью и, казалось, навсегда погибшие. Они выглядят пугающе достоверно, оттого принимаешь близко к сердцу совсем невозможное, и во сне становиться до слёз жалко, что это только сон, тонкая ниточка которого вот-вот оборвётся и навсегда исчезнет неожиданно обретённое, такое нежное, сладкое, бессмертное.

Накатывает отчаяние от того, что проснулась и надо страдать дальше. Сны тускнеют и разглаживаются, но ещё долго сосёт сожаление о несбывшемся. Обидно вынырнуть в серый рассвет, к тоскливой обыденности, где не за что зацепиться, чтобы хотелось жить. Единственный выход – не думать исключительно о собственной персоне, не жалеть себя. Это Кирюша приучил меня к конфетке: «Ах, бедная Мышка!». Совсем не бедная, прожила прекрасную жизнь, а ведь кому-то и вспомнить нечего.

Никчёмные, непродуктивные мысли терзают мою бедную голову. Но вот окно из синего сделалось серым, спасительный рассвет подавляет усталость мятой ночи. Дворники скребут и скребут по иссохшей земле вениками из прутьев, а листья всё падают и падают, не от холода – от жары.

С помощью Нины совершился тягостный ритуал: опорожнение желудка, умывание, обтирание тёплыми махровыми салфетками, смоченными в лавандовой воде. Замечаю, что утренняя гигиена как-то странно сблизилась с вечерней. Неужели большая часть суток прошла? Пугает скорость утекающего времени.

И дальше как всегда: завтрак, обед, ужин, редкие безрадостные встречи. Дни-близнецы убывают, перечёркиваю их крестиком, ничего не предпринимая, чтобы остановить падение. Сколько мне осталось? Стала бояться гасить на ночь свет – в темноте жизнь истончается незаметно. Беру книгу – хочется продлить сутки хотя бы на несколько часов – «Три товарища» Ремарка, бестселлер моей юности, но от красивой любви как всегда хочется плакать. Заглянула в конец календаря – там листок с двенадцатью месяцами следующего года. Смотрится словно письмо с другой планеты. Похоже, новый численник мне не понадобится, так долго я не протяну.

Втянувшись в авантюру с воспоминаниями, я пыталась сложить дни моей жизни в единое целое. Результат монтажа смущает. Если Всевышний замыслил нашу земную ипостась как испытание, то Он своего добился. Жизнь есть ад, а нежизнь – рай. Земное время дано, чтобы научится любить. Билет в райские кущи нужно выстрадать.

20 июля.

Восходит солнце и заходит солнце. Сутки зримо опрокидываются в вечность. Жизнь коротка. Как у Пришвина в «Фацелии»: вся жизнь – одна ли, две ли ночки… Мы постоянно что-то теряем: друзей, близких, здоровье, годы, наконец саму жизнь. Такое чувство, будто погружаешься в воды океана всё глубже и глубже. Уже по шейку. Может, это мой последний день, а я про то не знаю, нет у Него такой привычки – предупреждать. Режиссёр всякой жизни, даже такой непритязательной, как моя, видно, решил, что пьеса выдохлась, пора опустить занавес. Задержалась бабулька на этом свете, пора и другим место уступить.

Прожитые годы схватились, словно остывший цемент, придавили и держат, не давая вздохнуть. Живу отчаянно, как на крайнем рубеже. Отступившие было недуги вернулись, сплю беспокойно, и сны мне сняться драные. Только погружаюсь в забытье, как что-то несовершенное, страдательное заставляет меня вздрогнуть и открыть глаза. Сон взрывается, словно на меня обрушились все несчастья моей жизни. Ощущение, что я вернулась оттуда, откуда не возвращаются, но ничего нового не узнала. Охватывает паника: цель бытия не просто сокрыта, она бессмысленна.

Прозрачная красота южного утра перестала меня утешать. Отчётливо чувствую, как истощаются силы и убывает плоть. Тело теряет влагу и делается невесомее – команда генам сворачивать удочки. Уже давно думаю непоследовательно, пережёвывая одни и те же слова. Воспоминания трещат, как истлевшее полотно, мозг не командует мыслями, выводы какие-то случайные. Если так будет продолжаться, пора закрывать лавочку и заказывать белые тапочки. Пытаясь удержаться на краю смыслов, продолжаю свой устный дневник.

Вчера звонила из Марселя моя девочка. Не забывает, родная. Но мой полупустой стакан подбрасывает подлянку: вдруг она звонит не потому, что просит сердце, а потому, что о родителях полагается заботиться, а Катя человек правил. Отбрасываю негатив и бодро заверяю её, что у меня всё славно, даже отлично, нет повода для беспокойства. Она верит. Помню, как Дон боялся одиночества, цеплялся за меня, а я всячески старалась от него отделаться – без надобности шла в магазин или аптеку, лишь бы подальше от липкого запаха смерти. Теперь, прозревая собственный конец, трясусь, словно бездомная собака. Но не стану портить жизнь девочке, рассказывая о своей депрессии. Кстати, не забыть бы поздравить Феденьку, у него скоро день рождения. Седьмой десяток разменял, но крепкий. Это Донат подарил нам свои недожитые годы.

На днях приходил с визитом участковый врач, похожий на Санду. Посещения эти бессмысленны, но я ему симпатична, и он думает, что помогает мне жить. Помог бы умереть. Затем явились Ира с Аней, подарила им комплект постельного белья – мне уже точно хватит того, что есть. Гостьи горячо благодарили и долго пили чай с моим любимым миндальным печеньем.

В тот день для воспоминаний не осталось времени. Хотя, пожалуй, я додумала свою жизнь до конца. У меня нет слов: чертовка невозможно хороша! Оглядываясь назад, наконец без сомнения признаю, что была счастлива. В душе становится просторно, будто камень свалился. Лежу, не двигаясь.

Чем буду заниматься завтра? Скрести по сусекам памяти, так обманчиво казавшейся бездонной. На дальних полках застряли слежавшиеся комочки событий. Чтобы бежать по второму кругу, подбирая оброненное впопыхах, нужно напрягаться, а сил – кот наплакал. Однако побегу, жизнь есть движение.

Отец рассказывал: в Гражданскую у них