полей и лесов, привычные жить в довольстве, были зажаты в тиски пришедшей «рабоче-крестьянской советской власти». Кондовые рабочие, люди высоких традиций и крепких устоев, привычные жить своей самобытной жизнью, потом и кровью прадедов, дедов и отцов создавшие свое благополучие, не могли примириться с бесчинствами безбожников большевиков.

С первых же дней власти Советов эти рабочие почувствовали всю прелесть этой «рабочей» власти. Вообще в массе коренных рабочих завода большевиков не было, но, как всегда бывает, в семье все же оказались уроды, большевистские прихвостни вроде техника Гилева, двух братьев и сестры Казеновых, матроса Бердникова и других лиц из «интеллигенции», главную же опору новой власти составили пришлые элементы, обильно нанесенные в завод военным временем, которым и завод был не дорог, и терять было нечего.

Только весной 1918 года на завод явились командированные из губернского земства представители советской власти (в том числе недоросль студент Серебряков). Большевики сразу увидели, что им не найти опоры в коренной массе заводских рабочих, и начали прибирать к рукам темный элемент городского населения, разных пропойц-зимогоров, не знающих ни рода ни племени и частично недавно только вышедших из тюрьмы.

Во главе их встал «бахвальный», безграмотный арестант, «рыжий», Филипп Баклушин (убил когда-то мастера заводского цеха, был сослан на Сахалин в бессрочную каторгу, где пробыл 16 лет, но с революцией все это «золото» было освобождено, и он приплыл обратно на завод). Затмив своим уголовным прошлым всех остальных местных большевистских заправил, этот матерый каторжанин стал орудовать на заводе. Грозный и мстительный, он возглавил местный Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов и стал давить и терроризировать все население.

Нашлись, однако, смелые люди, решившие его убрать: в его квартиру была брошена бомба, не достигшая, однако, цели; она запуталась в портьере окна, не дала достаточно распространенного удара, и Баклушин, спавший случайно в другой комнате, отделался только ушибом руки. Улик не было, виновных не обнаружили, но по приказу Баклушина были арестованы два молодых рабочих, стоявшие во главе антибольшевистского движения, и расстреляны самим Баклушиным на дворе Совдепа.

Постепенно вся эта преступная шайка раскачивалась и именем власти стала насильственно все ломать. Все, что было дорого рабочему, их веками сложившийся уклад жизни, их материальное благополучие — все это крушилось и уничтожалось одним росчерком комиссара, убийцы и каторжанина.

Новая «рабочая власть» сказала рабочим: «Знай твой станок, ни земли, ни покосов, ни дома тебе не нужно». Сказала и отобрала земли и вековые покосы, стала подбираться и под дома. У рабочих отняли постепенно все, что не полагалось иметь пролетарию. Шла жестокая перекройка: уральских рабочих, тружеников и собственников, силой переделывали в пролетариев чистейшей воды. Запретили ловить рыбу в заводском пруду: рабочий-де не рыбак и должен стоять у станка, деньги за сдаваемые в своем доме квартиры рабочий должен был сдавать в коммунальное правление — это очищало его от буржуазных задатков. Наступили тяжкие времена; каждый день приносил новое насилие; рабочие стали бояться нового дня.

После развала армии на завод стали возвращаться сыновья рабочих, взятые во время войны на военную службу. Они основали заводской Союз фронтовиков, поставивший целью взаимопомощь своим членам по устройству на службу, на работу. Союз быстро расширился и окреп; число его членов дошло до 800 человек, и он представил силу, с которой местному Совдепу пришлось очень скоро серьезно считаться.

Когда местные комиссары хотели провести насильственную мобилизацию бывших солдат для отправки на борьбу с атаманом Дутовым, то Союз им заявил, что он готов защищать советскую власть, но требует выдать им винтовки и снаряжение сейчас же и здесь, у себя, на заводе. Конечно, комиссары не могли согласиться на такое требование, и мобилизация была сорвана. Между Совдепом и Союзом фронтовиков создалась весьма напряженная атмосфера.

Она стала еще более острой после того, как совдеп не допустил в свой состав уполномоченных от рабочих завода. Совдеп отлично знал, что рабочие представители не могли быть на его стороне, а потому и делал все, чтобы иметь свой большевистский состав, и достиг этого всякими ухищрениями, пользуясь модными тогда «кооптациями» и пополняясь совершенно чуждыми заводу элементами. Когда же рабочие все же выбрали своих уполномоченных, то Совдеп не допустил их в свой состав.

Не удовлетворили комиссаров также и выборы в цеховые комитеты (вместо заведующих цехами). Тогда, при организации коллегиального Совета управления заводом, комиссары просто назначили туда себя самих и своих людей — матроса Бердникова, мастера Казенова, каторжанина Баклушина и недоучившегося студента Серебрякова, после чего эта «знать» и воссела в кабинет начальника завода.

За долголетнее существование завода в первый раз стены управления увидели такую администрацию по ведению огромнейшей заводской работы. Ясно, что все это вызывало возмущение среди рабочих; скрытые затаенные раньше обиды и злоба стали переходить в открытую ненависть к новой власти. Делалось все более ясным, что чаша терпения рабочих наполнилась до краев и что дальше так продолжаться не могло.

Нужно сказать, что то же самое произошло и на Ижевском оружейном заводе, только там сами «товарищи» зашли еще дальше и расстреляли несколько видных рабочих. Атмосфера там дошла до белого каления.

Ужасное время переживало все Прикамье в тяжкое лето 1918 года. На всей территории от Перми до Казани, по правому и левому берегам Камы, свирепствовали насилие и большевистский террор. Шел стон русского народа, стонал и русский крестьянин-землероб, ему вторил и исконный уральский рабочий.

Жизнь каждого висела на волоске: всюду под ударами красных палачей лилась кровь невинных жертв, коими были переполнены все тюрьмы; там в невероятных условиях мучились офицеры и чиновники, священники и торговые люди, врачи, адвокаты, рабочие и крестьяне; каждую ночь шли пытки и расстрелы.

В городе Сарапуле, где стоял штаб 2-й Красной армии, со всего края свозили заложников, которых и держали в речных баржах. Из одной только Уфы было туда доставлено более 200 таких жертв, которые после того, как чехи заняли Уфу, были все поголовно расстреляны и сброшены в Каму.

Почти все фабриканты и торгово-промышленники богатого Прикамского края были начисто ограблены и убиты. По селам и деревням рыскали агенты Чека, наводя на всех смертельный ужас. Продовольственные отряды Красной армии шныряли по всем углам, отнимая у крестьян хлеб, скот и другие припасы и беспощадно расправляясь с теми, кто только осмеливался протестовать против красного насилия.

Безоружные прикамские жители не имели средств для самозащиты. Нашлись, однако, более смелые и сильные духом люди, которые начали борьбу против комиссаров. Поручик Жуланов[113] в Осинском уезде и поручик Рычагов[114] в Красноуфимском уезде