– Я не буду ревновать, ми аморе, – шепнула Беа, прижав его руку к щеке, а потом к губам. – Клянусь, я никогда не усомнюсь в твоей любви ко мне! И ты… ты сможешь выбрать любую девицу, хоть бы и из Трех Дюжин… О, если бы ты знал, что они говорят о тебе… даже мои фрейлины! Их мечты о тебе столь нескромны, но сейчас это даже кстати. Я прошу тебя только об одном…

– О чем? – едва слышно уронил Аластор, борясь со странным и отвратительным желанием вскочить и выбежать за дверь, лишь бы не слышать этих безупречно рассудительных, но таких отталкивающих слов.

– Это не должна быть леди Бастельеро, – умоляюще взглянула на него Беатрис. – Любая другая… кто угодно…

– Беатрис!

Аластор все-таки отшатнулся и вскочил на ноги. Воротник рубашки показался слишком тесным, и он рванул его, пытаясь вдохнуть больше воздуха.

– Поклянись! Ми аморе, я молю тебя! Поклянись, что это будет не она! Не леди Бастельеро… А если я умру…

Наконец-то она ожила, как ему и хотелось. Глаза сверкали, голос утратил безупречную мелодичность, и даже на щеках показались некрасивые неровные пятна, пробиваясь через искусно наложенную пудру.

– Беа!

– Если я умру, – упрямо продолжила она. – О, ми аморе, если ты не прислушаешься… если у тебя не будет наследника, я умру! Тебя вынудят развестись со мной, и я не переживу этого! А если ты откажешься, меня отравят по приказу Аранвена или проклянут… Думаю, лорд Бастельеро сделает это с радостью… Обещай, что если я умру, ты не женишься на… ней! Она замужем, но и ее муж не вечен, особенно если так пожелает король!

– Беа, – пробормотал Аластор, ненавидя себя за явственную дрожь в голосе. – Беа, милая, любимая, ты сошла с ума! Я бы никогда… Айлин мне как сестра! Кому придет в голову жениться на сестре?

– Как сестра, но не сестра! – отчаянно выкрикнула Беатрис, приподнимаясь в подушках. – И если ты не думал… если не думаешь о ней… что мешает тебе поклясться?!

– То, что эта клятва оскорбительна и для нее, и для меня! – крикнул Аластор – Если ты не веришь моим словам сейчас, то какой смысл клясться?

И осекся, увидев, как погасли глаза жены, а лицо, только что бывшее живым и страдающим, снова превратилось в совершенную золотую маску.

– Вы правы, мой возлюбленный супруг, – проговорила Беатрис тоном, из которого словно ушли все краски. – Я и в самом деле позволила себе неподобающую дерзость. Прошу вас простить меня и поверить, что это говорила не я, но мое горе. Теперь же я хотела бы отдохнуть.

– Беа… – беспомощно пробормотал Аластор, не зная, что ужасает его больше – отчаяние Беатрис и ее безумные мысли или это… ледяное равнодушное совершенство.

– Целители сказали, что мне нужно беречь себя, – уронила она и опустилась на подушки, закрыв глаза.

Аластор молча смотрел на нее несколько минут, но она не пошевелилась, и он молча вышел из комнаты. Аккуратно притворил дверь и со всей накатившей вдруг болезненной яростью впечатал кулак в стену.

– Ваше величество… – кинулся к нему в коридоре кто-то из придворных, но тут же отскочил и поспешил исчезнуть.

Аластор даже не понял, кто это был – лицо показалось неузнаваемым пятном.

Гвардейцы, стоящие у покоев королевы, влипли в стену, боясь встретиться с ним взглядом и даже, кажется, дышать. Аластор скрипнул зубами и рванул по коридору быстрым шагом, почти переходящим в бег. Проклятье! Да что же все так неправильно?! Он же честно хотел как лучше. И да, хотел быть честным. Но сорвался в собственную обиду пополам с непониманием, что происходит, наговорил лишнего. Что ему мешало поклясться, лишь бы Беатрис была спокойна?!

Разумеется, он даже не думает об Айлин как о женщине!

Так почему его жена, которая должна быть ему самым близким человеком, нисколько ему не доверяет? Почему она сомневается в его верности, чести и даже уме, если уж на то пошло! Что может быть глупее и подлее, чем разрушить изменой собственную семью и погубить Айлин, которую он тоже любит, просто иначе?!

Стремительно прошагав несколько залов, он вышел на галерею, опоясывающую нижний этаж дворца. Как и всегда, здесь было полно народу, но Аластору, разумеется, уступали дорогу, кланялись, приседали в реверансах, тревожно заглядывали в лицо. Обычное почтение, к которому он постарался привыкнуть за эти месяцы, сейчас неимоверно злило! Эти люди, которые сейчас гнут спины, за его собственной спиной с наслаждением станут обсуждать мерзкие слухи о нем, о Беатрис, об Айлин и Лучано… Благие Семеро, хвала вам, что хотя бы месьора д’Альбрэ и Дункана не приписывают!

– Ваше величество… – поклонился кто-то, оказавшийся ближе остальных, и взгляд Аластора выхватил знакомое лицо, а рядом с ним еще одно – неизвестное, но явно кого-то напоминающее чертами.

Ах, вот это кто! Очень кстати!

– Месьор де Брюа? – Аластор растянул в улыбке непослушные от ярости губы. – Доброго дня. Извольте представить мне своего спутника.

Мало ли, вдруг все-таки ошибка?

– Конечно, ваше величество! – дежурно просиял посол. – Месьор Жером д’Альбрэ – к вашим услугам.

Оба фраганца снова изящно поклонились, а потом мерзавец, возмутительным образом похожий на друга и наставника Аластора, радостно сообщил:

– Счастлив видеть ваше величество! Премного наслышан о вашей доблести и…

– Я тоже, – кивнул Аластор. – Наслышан. Вон!

– Простите, ваше величество?

Посол, почуявший неладное за пару мгновений до этого, побледнел, а в глазах Жерома еще металось недоумение, и Аластор с наслаждением повторил, слыша, как шушукаются в толпе придворных:

– Вон из Дорвенанта, месьор… Жером. И если задержитесь дольше, чем нужно, чтобы собрать вещи, вас поторопит моя стража.

Кажется, посол был близок к обмороку. Переведя взгляд на него, Аластор выдохнул и уже спокойнее сказал:

– Месьор де Брюа, прошу вас не принимать это на свой счет. Я по-прежнему полон дружеских чувств к его величеству Флоризелю и высоко ценю вашу службу при моем дворе. Но если вот этот… господин останется на должности вашего помощника, я буду считать это личным оскорблением.

– Ваше величество! – воспрянул посол, яростно глянув на помощника, который мгновенно обогнал его в бледности. – Если месьор д’Альбрэ чем-то вызвал ваше неудовольствие…

– Определенно вызвал, – снова кивнул Аластор. – А чем именно – полагаю, он сам вам расскажет.

И прошел мимо бледного до серости д’Альбрэ-старшего, хватающего ртом воздух, больше не глядя на обоих фраганцев.

До самого выхода из дворца в сад его никто не решился побеспокоить. Очень благоразумно со стороны господ придворных! Аластор прошел на тренировочную площадку и с облегчением заметил там сразу трех вольфгардцев. Ярл Ольвар показывал какой-то прием с секирой, и соломенное чучело должно было вот-вот потерпеть сокрушительное поражение.