– Услышал? Здорово. А то я уже заподозрил, что у тебя ушей нет под лохмами, – выдавил из себя смешок Рехи, когда семаргл раскрыл крылья и вылетел через стену, естественно, никем незамеченный.

«Может, они вообще все мне чудятся? Стражники их не видят, девицы всякие проснуться не могут в их присутствии. Ну, а я почему вижу? Сошел с ума после урагана? Так я и решил тогда, возле сухого дерева», – размышлял Рехи, но одновременно непринужденно перебирал даже обожженными руками тонкие веревки черных линий. Их ответвления напоминали бледные пещерные мхи и лишайники, наполненные незримой жизнью насекомых. В их переплетениях и перестукиваниях Рехи слышал смутно знакомые голоса, но слов не разбирал, как будто звуки шли из-за толстой стены.

Двенадцатый Проклятый и лиловый жрец общались с ним. А он не отвечал. Он еще не сделал свой выбор, впервые задумываясь, что бывший Страж Мира через сны звал его, приглашая принять свою сторону.

«Какую такую «свою»? Он же помер там. Или нет? Такое чувство, что я скоро увижу последний сон из прошлого. И тогда узнаю всю правду. Но им пока невыгодно, чтобы я узнал правду. Нет, Митрий. Здесь другая борьба идет. За меня… За меня, замызганного пустынного эльфа! Борьба между Двенадцатым и Тринадцатым», – осознал Рехи, и его объяла невероятная гордость за себя. Если бы он по-настоящему понял природу этой трагикомедии, то мог бы еще пощекотать нервы «великому экспериментатору». А пока предстояло навалиться всеми силами на жрецов культа. Возможно, применив черные линии. Возможно. Но как?

Рехи думал. Он не спал всю ночь, нервно вглядывался в алый небосвод на рассвете, рассматривая переливы далекой грозы: где-то вновь поднялось черное облако извержения, вновь хребет гор вспенился. И в черную завесу облаков добавилось еще одно – гигантское, страшное.

Где-то земля раскололась, разошлась трещинами. К утру до Бастиона вновь дошли отголоски землетрясения. Рехи успел задремать и видел во сне, как сквозь пустыню, словно ветер, пригибающий высокую траву, ползет волна, колышущая черные линии. Они подбирались все ближе к Бастиону, тянули незримые щупальцы. И люди просыпались в утлых лачугах, предчувствуя новые разрушения. Никто не знал, сколько ветхих построек прошлых времен сложится в этот раз. И все боялись.

Рехи же в полудреме вслушивался в рев нового разлома и инстинктивно тянулся к черным линиям, которые тот порождал. Хотелось подцепить их, схватить и повернуть вспять, прочь от Бастиона. А еще лучше сшить ткань земли, как Лойэ неумело стягивала края его раны тогда, в пещере, в последнюю их встречу. Тогда все было иначе. Он еще ничего не знал, и мир за хребтом еще казался обитаемым и интересным.

Возможно, Двенадцатый намеренно уничтожал те места, где проходил Рехи, но не успевал прихлопнуть назойливую букашку, нового Стража Мира. Или не хотел. Или желал, как и Митрий, лишить всего, чтобы склонить на свою сторону и доломать то, что уцелело. Или мир, оставшись без присмотра, сам себя разваливал. Рехи не знал, лишь видел лес черных линий, взорвавшихся вместе с вершиной горы. Они трепетали и тянулись щупальцами.

Рехи покачивался в необъяснимом трансе. Он сидел, слепо водя руками по воздуху, и тянулся навстречу темным линиям из разлома, мысленным взором схватывая и отгоняя их. Они отползали, как змеи под камень, но тут же вновь вскидывались и неслись к Бастиону, словно кто-то другой призывал их. Наверное, Двенадцатый. Хотел доконать назойливого странника, который окопался прямо у него под носом, почти рядом с Цитаделью. Или нет… Если и хотел, существовало много других способов.

Линии вились нестройным лесом, перестукивались сухими ветками мертвых деревьев, пересыпались отравленным песком. Рехи слышал стон гудящей земли. Пустыня вспенивалась штормовым морем, ухала и стонала, как больной в бреду. Ее прощальный вой вплавлялся под сердце, выжигая тайные символы прямо на костях. Пальцы дрожали и цеплялись за черные струны. Рехи терял ощущение верха и низа, как в водовороте. Он то ли парил, то ли падал, барахтаясь в темноте. Но одновременно сила давала бессознательный контроль над этим маревом.

Где-то взорвалась новая гора, и новое сотрясение неслось к Бастиону. Еще немного – и задрожит дворец, прорезанный трещинами, посыплется каменная крошка. Рехи видел воочию недалекое будущее или свое представление о нем. А может, это был просто тревожный сон.

– О, Страж… – внезапно послышался надтреснутый старческий голос.

– Берегись! – воскликнул Рехи и непроизвольно выставил вперед обожженную руку, точно хватаясь за уступ над пропастью.

Разум не сразу пробудился, голос опередил его, и глаза лишь немного погодя оценили картину реальности: Вкитор в сопровождении стражников застыл посреди зала, за спиной в ужасе кричала девица. А над головами процессии зависла огромная каменная глыба.

Обрушилась половина купола, и в разверзшейся пропасти мерцало багряное небо. Дворец дергался и подпрыгивал от подземных толчков, жители Бастиона кричали на улице, выбегая в панике из домов. А Вкитор так и стоял неподвижной согнутой статуей, замершей с выставленными в защитном жесте ладонями. В его глазах выкристаллизовался подлинный ужас.

Еще бы миг, еще один неуловимый миг – и не осталось бы от него ничего, кроме месива из раздробленных костей и раздавленных внутренностей. Но плененный Страж среагировал быстрее, чем успел осмыслить: глыбу сетью опутывали незримые черные линии. Рехи подчинил их и направил не на разрушение, а на созидание. Он удерживал над головами собравшихся обломки купола и постепенно толкал их обратно, наверх, на прежнее место. И делал все это почти неосознанно.

«Митрий говорил, что Разломы – это черные линии. Линии… Веревки, нитки», – метались в голове мысли. Он вспоминал, как Лойэ зашивала его рану, крупными кривыми стежками стягивала рассеченную плоть. И он представил, что черные линии – это нитки, а руки его – острая игла. Лишь немного воображения. Лишь немного сосредоточенности…

Жрецы отвлекали. Вскоре в зале появился еще один неприятный тип. На общие разрозненные возгласы страха и благоговения пришел растрепанный со сна верховный жрец Саат.

– В чем дело? – недовольно бросил он, появившись в дверях, но тут же остолбенел: – Ох, отец!

– Саат, не мешай ему! – нервно махнул ему Вкитор. Саат с вытаращенными глазами застыл, прильнув к распахнутой створке двери. Рехи же продолжил свою работу. Он держал на весу раздробленный монолит. Земля еще гудела, но дворец больше не разваливался.

Оставалось лишь восстановить этот зал, превратить его в обугленное подобие великолепия, виденного во снах. Без крыши не пришли бы древние видения, не дали бы ответов – так казалось Рехи, когда он узелок за узелком связывал черные линии, оплетавшие глыбу,