весь регион, и угроза пиратов Варварского берега стала легендой. Правда, есть большая доля истины в известном изречении Нормана Дугласа, утверждавшего, что, если бы не изобретение пара, пираты Варварского берега еще были бы с нами. Триста лет они взимали дань со всех морских держав, и Алжир стал одним из богатейших городов мира. Он процветал на пиратской добыче и «подарках», которые вручали европейцы правителям города в обмен на безопасный проход своих торговых судов.

Нельзя сказать, что англичане радовались, видя, что их извечный враг – французы – обосновались на североафриканском побережье всего через пятнадцать лет после Ватерлоо. Но их основное внимание все же было сосредоточено на Индии и Востоке, их колониях в дальних уголках мира и Канаде. Для англичан того времени Средиземноморье было, главным образом, хранилищем культуры, источником классических знаний и местом, куда состоятельные молодые люди направлялись для завершения своего образования. Знание Горация, знакомство с архитектурой Италии, изысканными винами и овладение аристократическими манерами – вот чего знать ожидала от своих сыновей, отправившихся в такую поездку. Но англичане уже впитали так много средиземноморской культуры на протяжении веков – это было видно по дизайну их домов и мебели, поэзии, науке и поэтическому мышлению, – что были давно и неразрывно связаны с этой богиней-матерью цивилизации. Им могло не нравиться укрепление французов на североафриканском побережье (хотя это была такая мелочь в сравнении с их собственными заморскими территориями), но в словах «Греция» и «Эллада» для них существовала неизъяснимая притягательность, которой они были не в силах противостоять.

Участие англичан в греческой войне за независимость может считаться первым случаем в истории, когда страна ввязывалась в войну исключительно за идею. Да, Крестовые походы были инициированы идеализмом, и многие люди, принявшие в них участие, не стремились к материальной выгоде. Но это не были «национальные» войны. Они были интернациональными, и представители всех народов Европы, принявшие в них участие, считали себя христианами, ведшими священную войну против неверных – мусульман. Все древние войны и все войны, последовавшие за ростом европейского национализма, были основаны только на стремлении к выгоде и материальному обогащению. Но англичане, принявшие участие в греческом восстании против османского правления, не были мотивированы желанием получить греческие земли. Их вдохновила поэзия. Вероятно, это было уместно для людей, предками которых были скандинавские мореходы, чьи барды (вроде Гомера) пели им песни перед битвами и долгими северными ночами рассказывали о боевых подвигах предков.

Климат романтической революции – происшедшей от Французской революции – заставил прозаиков, поэтов и художников Англии, образование которых было основано на греческой и латинской литературе, обратиться к ее корням. Их манило Средиземноморье. Названия некоторых работ Байрона указывает на средиземноморский уклон в английской литературе того периода: «Корсар», «Осада Коринфа», «Сарданапал», «Невеста из Абидоса» и даже «Дон Жуан» («Он был по крови грек и дом красивый имел на древнем острове Циклад» или «Дон Жуан… печально созерцал лазурь морскую, и уступы скал, и греков горделивые могилы»).

Английские поэты XIX века снова и снова вспоминают Средиземноморье вообще и Грецию в частности:

О, светлый край златой весны,

Где Феб родился, где цвели

Искусства мира и войны,

Где песни Сафо небо жгли.

Блестит над Аттикой весна

Но тьмою жизнь омрачена…

Холмы глядят на Марафон,

А Марафон – в туман морской.

(Перевод Т. Гнедич)

Китс почти во всех поэмах вторит байроновской увлеченности древними греками и их землей, которую он, в отличие от Байрона, никогда не видел. Думая о Гомере, он писал:

Быть в стороне, как я – удел невежд,

Но слышу про тебя и про Киклады,

Как домосед, исполненный надежд

Узреть в морях коралловые клады.

(Перевод В. Потаповой)

Шелли тоже мечтал о возрождении, которое придет из страны, давшей европейской цивилизации больше, чем любая другая.

Век величайший бытия

Идет – век золотой;

Земля меняет, как змея,

Вид старый зимний свой…

Встают холмы иной Эллады

Из волн ее еще светлей,

Мчит к Утренней звезде каскады свои

Иной Пеней.

(Перевод В. Меркурьевой)

Действительность, конечно, существенно отличалась от поэтической мечты. Х. А. Л. Фишер писал: «Греки… произошли в основном от неграмотных славян и албанцев. Они говорили на новогреческом языке – форме греческого, образованной устами пастухов и моряков, с привлечением словаря турок, латинян и славян, перемежающейся морским сленгом Эгейских островов. Они использовали греческие буквы; но как влияние на образование освободителей, поэмы Гомера и трагедии Эсхила вполне могли быть написаны на китайском». Однако современные греки обладали одной чертой, роднившей их с греками Античности: абсолютной неспособностью действовать в согласии друг с другом. Письма Байрона из Греции – грустное чтение. В них говорится в основном о бесконечных ссорах греков, их хитрости и нечестности в денежных вопросах. Он практически полностью лишился иллюзий, когда его смерть от лихорадки в болотах Миссолонги (Месолонгион) оказала грекам самую большую услугу, какую только может оказать человек. Байрон, мученик за свободу Эллады, спровоцировал международную волну энтузиазма в поддержку греков и их дела. Его смерть в 1824 году стала решающим событием всей греческой войны за независимость до того, как союзники, и в первую очередь британский флот, вмешались в события.

Тремя годами позже произошло морское сражение у западного побережья Греции, которое повлияло на жизнь в этом регионе так же сильно, как в свое время битва при Превезе. После него, спустя триста лет после установления Барбароссой господства османского флота, исчезла последняя угроза судоходству и торговле на море, существовавшая с момента падения Константинополя в 1453 году. Сражение при Наварино 20 октября 1827 года, в котором участвовал объединенный флот англичан, французов и русских, и турецко-египетские силы, положило начало созданию новой независимой Греции. Именно здесь Османская империя получила смертельную рану, от которой уже не оправилась. К. М. Вудхаус в «Наваринском сражении» дает следующую картину исторического контекста события: «Великие державы не желали, чтобы греческая революция победила. После потрясений Наполеоновских войн целью мирного урегулирования было восстановление status quo ante helium, и Османская империя была частью этого status quo. Все они, и в первую очередь русский и австрийский императоры, больше всего боялись, что владения султана распадутся, и кто-то другой, а не они подберет остатки. Султан, уже известный в конце 1820-х годов как «больной человек Европы», жил только благодаря этому страху. Греки рассчитывали на