Менна скривился, но Хастияр продолжил речь.

— За боем сегодня боги наблюдали. Неужто не боитесь их гнева? Знаю я, и ваши боги не терпят подобных деяний. Отдайте тело воина, не умножайте бесчестья. И прошу вас, отдайте девушку. Если нужна вам жизнь троянца, возьмите мою.

— Какую девушку? — спросил Менна и тут же догадался.

— Палхивассену, — сказал Хастияр, — ту, что ваши воины угрожали в жертву принести.

— Кто она тебе? — спросил Теламон.

Хастияр повернулся было к нему, но тут негромко пробормотал Орфей:

— Девушку никто тебе не вернёт, даже если бы захотел, — сказал кикон.

— Девушка там, — мрачно мотнул головой Теламон.

В сторону костра. Хастияр посмотрел на мятущееся пламя и всё понял. Сжал зубы и зажмурился.

Они исполнили угрозу. Принесли жертву. Кому? Этому Безгубому... богу? Нелюди...

— Верните тело воина, — процедил он с ожесточением, — побойтесь богов.

— Ничего ты не получишь, — внезапно прошипел Менна, — убийцу брата моего я собакам кину, а ты убирайся! И радуйся, что отпускаю!

Хетт сжал кулаки и шагнул было к мицри, но вдруг почувствовал толчок. Земля содрогнулась под ногами. Он покачнулся и едва не упал.

«Что это?»

Послышались удивлённые встревоженные возгласы. И среди них оклик:

— Хастияр?!

Он обернулся.

Позади него стоял Палемон.

Некоторое время они молчали, глядя друг на друга. Потом лавагет шагнул вперёд и протянул руку.

Хастияр посмотрел на неё, но не сдвинулся с места. Палемон руки не убирал.

В душе Хастияра рушился мир. Исчезли все звуки, будто даже боги, затаив дыхание, следили сейчас за ним, ждали, как поступит.

«Людям лучше слушать песни, петь песни, держать в руках лиру, нежели меч».

«Зачем же боги наделили нас мыслью и способностью к речи?»

«Ты перестал верить в клятвы и договоры?»

Он шагнул навстречу и сцепил предплечья с Палемоном.

Лавагет не отводил взгляд. На скулах его играли желваки.

Все присутствовавшие не проронили ни слова. Даже Менна молчал.

— Пойдём за мной, — сказал Палемон.

Менна подался было вперёд, но Геракл так сверкнул на него глазами, что тот будто на стену налетел.

В шатре лавагета они остались вдвоём. Иолай встал у входа и сложил руки на груди, всем своим видом показывая, что мимо него никто не пройдёт.

— Если бы я знал... — проговорил Палемон.

— Что бы изменилось? — бесцветным голосом спросил Хастияр.

Алкид не ответил. Молча поставил перед хеттом чашу. Тот покачал головой. Палемон вздохнул, налил себе вина, поднёс к губам, задержал на миг. И опрокинул на землю.

Хастияр отстранённо следил за ним.

— Ификл и Автолик тоже здесь?

— Ификл мёртв, — негромко ответил Палемон.

Взгляд Хастияра изменился, Алкид заметил это и сказал:

— Не сейчас. И не здесь.

— Расскажи, — попросил Хастияр.

Алкид начал говорить. Хетт слушал молча, не перебивал. Лишь когда лавагет замолчал, сказал:

— Люди Чёрной Земли носят перед своими воинствами знаки богов. Значит ванакт для своих ратей придумал похожий знак. Только живой. Тебя.

Палемон кивнул.

— Но не более... — прошептал Хастияр.

Палемон не ответил.

Хастияр тоже надолго замолчал, обдумывая повесть Алкида. За время их долгого пути к Хаттусили, посланник смог оценить обоих братьев. Проник в души и увидел то, что не видели другие.

Палемон всегда был могучим воином. Непобедимым поединщиком. Но не полководцем. Он не обладал той остротой мысли, какой боги наделили его брата. Это Ификл был достоин жезла лавагета, да, по правде, он и был им. И когда Ификла не стало...

Вол могуч. Мало кто с ним сравнится мощью. Но вол — не бык. Вола и ребёнок может взять за кольцо в носу и вести куда угодно. И тот послушно пойдёт.

Хастияр видел — попроси он Алкида снять осаду, тот не сможет это сделать, даже если захочет. Обуздать тысячи волков, жадных до крови — не в его власти, хотя все, в том числе и сами волки думают иначе.

Он видел — Алкида тяготит эта война. Видел — после этой встречи, чем бы она не завершилась, лавагет утонет в вине.

Потому он не стал просить невозможного.

— Отдай мне тело Хеттору, Палемон. И... останки.

Лавагет кивнул. Ничего не переспросил. Знает, о ком речь.

«Всё он знает. Ничего они не делают без его ведома. Хоть и сидит в бездействии, но всё видит, знает и понимает. Как оправдать? Мы преломили с ними хлеб... А ведь могли бы их тогда... И ничего бы этого сейчас не было».

Хастияр провёл рукой по лицу. Он знал, что обманывает сам себя. Что поделать, такова людская природа.

«И всё же. Будьте вы прокляты, аххиява. Как и ты... друг».

— Идём, — сказал Палемон.

Они пришли к шатрам мирмидонян. Навстречу вышел Эвдор.

— Отдай тело троянца этому человеку, — приказал лавагет.

Эвдор не шелохнулся, лишь крепче стиснул рукоять меча. Выдержал паузу. Алкид молчал, повторять дважды не собирался. Сложил руки на груди.

Эвдор покосился куда-то в тень. Вновь посмотрел на лавагета и медленно кивнул.

— Веди, — приказал Геракл.

Менна выступил из тени и долго смотрел им вслед. Губы его беззвучно шевелились. Что он шептал? Молитву или проклятия? Кто знает.

* * *

Прошло несколько дней. Два? Три? Десять? Хастияр потерял им счёт. Давно остыли угли погребальных костров. Аххиява никуда не делись. Не уходили, на приступ тоже не шли.

На следующий день после встречи с Палемоном Хастияр разглядел со стены парус. Он удалялся и быстро исчез в дымке. В иное время хетт бы начал строить предположения, кто и куда мог отплыть, но сейчас в голове было пусто, никаких мыслей, только дикая усталость и апатия. События прошедших дней смешались в голове и, всплывая в памяти, уже не вызывали чувств.

Через некоторое время начала беспокоить одна простая мысль — надо спрятать записи. Прежде он не задумывался об этом даже когда размышлял о скорой смерти. Непозволительная небрежность для сына Первого Стража. Архив сейчас важнее всего. Он должен быть сохранён.

А чем он так важен? Ведь, по сути, большая его часть — это дневники. Мысли и переживания. Те, что казались ценнее — доверены глине. Другие, всякая скоропись, рваные фразы, которые может нужны, а может и нет — написаны на недолговечном воске, на деревянных табличках. Какова ценность и тех и