— Что ты! Очень красиво! Я бы послушала такую песню.

Боль немного отпустила, стало легче, захотелось спать.

— Положи меня бережно в высокой траве, — начала смелее фантазировать Барадис, представляя, разумеется, не Брегора, а одного красивого золотоволосого менестреля, который часто пел про бессмертную любовь на летней ярмарке. Какая же прекрасная была музыка! Какие дивные стихи! Не то, что… — Вплети в мои волосы алые маки,

Склонись надо мной, будто вестник печальный.

Биение сердца, трепет крыльев над тишиной хрустальной…

Нет, я не могу сочинять стихи.

— Не сдавайся, ты ведь сильная, — наверное, не о песне сказала знахарка, помогая поправить сорочку и вернуться в постель.

Как же хорошо лежать на мягком! Тело тянет и ломает всё равно, но хотя бы не так мучительно. От снадобий, наверно, скоро спадёт жар, станет легче.

«Завяжи мне глаза, подними меня на руки, — уже не вслух продолжила сочинять Барадис. — Отвези меня в дивный заморский край.

Положи меня бережно среди алых цветов.

Останься… и больше… не исчезай…»

***

Дом полнился цветами, музыкой и напивавшейся до поросячьего визга роднёй, однако Брегор ушёл оттуда при первой возможности. То мёртвое тело, что усиленно украшали и поливали маслами, уже не было его любимой женщиной, а значит, ей не нужно ни внимание, ни слёзы.

Вождь оставил всех, кому хотелось изобразить фальшивую скорбь, и с самой верной охраной отправился на пепелище, оставшееся от военного склада.

Что могло уцелеть в ненасытном предательским пламени? Точно не одежда, палатки или запасы провизии. Не лекарства и не доски. Только оружие. Конечно, это знак и напоминание!

— Моргот, — обводя взглядом освещённые факелами обуглившиеся стены, процедил Брегор, — Чёрный Враг! Это ты проклял род людей! Из-за тебя мы болеем и умираем! Это ты отнял у меня Барадис! Ты заплатишь за это! Пусть никто не верит в силу человеческого рода, в кровь Беора, но я клянусь: ты будешь повержен! Я не вечен, да, но моя ненависть не погаснет вместе с моей жизнью! Она будет возрождаться снова и снова, пока не повергнет тебя в бездну! Тебя и всех, кто встал на твою сторону! Будь ты проклят, Моргот! Ты сам и всё, что ты создал! Всё, что создали для тебя твои рабы!

Примечание к части Песни:

«Слепой сын» гр. Белый Орёл,

«Баллада о белых крыльях и алых лепестках» гр. Fleur

Вода жестока и коварна, как женщина

Открыв шкатулку с медными мирианами, Андрет с горечью заметила, что их количество пугающе уменьшилось. И самое обидное — сбережения тратились теперь на бесполезные лекарства для супруга и вредные для собственной красоты сладости, помогавшие женщине не сойти с ума.

«Потом похудею», — эта мысль дарила надежду даже теперь, когда больше ничто не вселяло даже частицу веры в будущее.

В народе часто говорят, что несчастье не бывает одиноким, по домам ходит с друзьями и братьями, и на фоне общей беды, обрушенной на Ладрос бунтарями, образом безумной провидицы вставала отвратительная живая девчонка в нарочно порванном платье.

***

— Может, станешь самой горькой из потерь, но теперь ни о чём не пожалею я! — Эмельдир, демонстративно поправляя то, что когда-то было тёплой накидкой, посмотрела с вызовом. —Так ведь правильно поётся, Барахир?

Андрет не обратила внимания, что ответил племянник, поскольку, хоть и не трудилась денно и ночно швеёй или прядильщицей, прекрасно видела — девчонка специально разрезала и разорвала ткань.

Зачем было превращать нормальную одежду в тряпьё?! Хвала Творцу, хотя бы Барахир выглядел не как куча мусора.

— Мне не до песен, — процедила женщина, нехотя показывая самый короткий путь в тёплую кухню, мимо запертой двери в обычно открытую комнату. — Барахир, тебе действительно есть, что сказать, или ты просто поесть пришёл?

Племянник заговорил, произнося что-то про извинения, про то, что ни в чём не уверен, но считает своим долгом сообщить даже такую мелочь.

— Подожди, — Андрет грубо прервала его. — То есть ты утверждаешь, что на золото Бреголаса, которое этот проходимец якобы честно заработал, вы купили в Оссирианде щепу, кору и ценную смолу, то есть, по сути, отходы, но на границе неправильно составили грамоты для провоза этого мусора по реке, за что вас попыталась задержать королевская стража, но этот полоумный полуэльф попытался договориться нечестно?! В итоге обвинений стало ещё больше, и вы просто решили бросить груз и бежать, и Фарагор был с вами?! И вы даже не попытались его найти или дождаться, когда выбрались на берег? Да какие же вы после этого…

— Родственники? — фыркнула совершенно бесцеремонно оборванка. — Мне мой папка тоже заявил, когда пытался учить хворостиной. Говорил, мол, буду себя так вести, одна останусь, в старости заболею, а некому даже водички будет налить! Смешной такой, чесслово!

***

Берен замахнулся прутом, однако в последний момент опустил руку. Запертый дома, учитель собрал все книги, по которым преподавал в школе, заодно попросив записи эльфов из Дворца Знаний, и теперь пытался разобраться, в чём ошибка его воспитания. Не зная, чего ожидать от Брегора, Берен боялся каждого шороха, срывался на всех, а на внезапно заявившуюся дочь и вовсе готов был излить всю накопившуюся злость. Часто моргая и то и дело почёсывая глаза, книжник зарычал, сжимая прут до тряски руки.

— Да что тебе от меня надо?! — выкрикнула Эмельдир, отпрянув обратно к двери, стараясь не попасться матери, которая, естественно, встанет на сторону мужа. Так ведь положено, плевать, что он неправ! — Я хочу вещи забрать! Мне в башне только одно одеяло и полотенце дали!

— Вот именно! — отец затрясся уже весь. — Ты никому нигде не нужна! Но пока нужна здесь! Радуйся! Живи в семье! Потом поздно будет! Умрут родители, и не поговоришь уже! Не обнимешь! И останешься одна горемычная! Состаришься, захвораешь