Давя в себе досаду и жалость, Анджелин Мас посмотрел на Родольфа. Снова поймал себя на том, насколько сильно этот юноша походил на его названного брата.

- И что вы там увидели?

- Там, - Родольф нахмурился. – Там… вам лучше увидеть это самому.

Анджелин помолчал. Мимо неспешно ползла голова колонны. Люди, волы и лошади двигались медленно, осторожно. Передние уже перегнали его на пару десятков саженей. Еще пара перелетов* - и голова колонны вползет на склон холма, из-за которого выехали разведчики.

(*Перелет – см. примечание выше. Расстояние, равное полету стрелы. Прим.авт.)

- Стой! – крикнул он, привстав на стременах.

- Стой! Стой! – волной прокатился приказ от сотников к десятникам и далее.

- Ждать тут, - Анджелин натянул поводья. – Вы трое, - кивнул двум рыцарям охраны и дежурному адъютанту, - за мной. Остальным ждать.

В числе остальных был и сын. Анджелин не бросил на него взгляда – боялся, что тот покажется прощальным.

- Вперед!

Разведчики подтянулись, сбиваясь плотной группой, поскакали с боков, словно беря графа Маса в клещи. Пути ему оставалось либо вперед, либо назад.

С оставшимся в стороне юношей поравнялся один из двух пажей. Приятельски подмигнул:

- Не злись на отца. Он за тебя так переживал, когда узнал, что ты самовольно оставил лагерь…

- Я не злюсь, - Родольф улыбнулся Святомиру Масу, второму сыну графа. – Просто… я должен был увидеть своими глазами…

- Беркана! – окликнули его. – Где вы там застряли? К графу. Живо!

- Вот тебя уже и простили! – улыбнулся Святомир. – Держись!

Юноши обменялись короткими рукопожатиями, и Родольф пришпорил коня, посылая его во главу кавалькады.

Кони легко внесли их на холм, поросший редким, в конце зимы так совсем прозрачным кустарником. Впереди раскинулась собранная в слабые складки равнина – наискосок ее пересекала река, и земля плавными волнами словно стекала в ту сторону. Гораздо ближе, между этим холмом и соседним, землю прорезал овраг, сейчас засыпанный снегом так, что измерить его глубину было невозможно. Анджелин машинально отметил, что колонне придется огибать холмы, забирая резко вправо, потому как с другой стороны, слева, раскинулась небольшая рощица молодых берез, осин и орешника, пешие там еще пройдут, но конным придется туго, а подводы и вовсе застрянут.

За рекой равнина тянулась до горизонта, отрезанная от неба темной полоской леса. И над этим лесом вставали дымы.

Несколько столбов, извиваясь, словно соединяли небо и землю. Казалось, это головы огромного чудовища шарят вокруг слепыми мордами в тщетном поиске… чего? Время от времени они натыкались и друг на друга, сплетались, потом расходились.

- Что это?

- Не могу знать, - четко, по-военному, откликнулся Родольф. – Но вы посмотрите вон туда!..

Анджелин внял совету, и тихо ахнул.

Равнина…двигалась. Со стороны леса в сторону реки приближались какие-то существа. Издалека трудно было понять, кто это, но впечатление это шевеление производило отвратное. И если эти существа продолжат движение в том же направлении, то они обязательно пересекут путь колонне.

- Приготовиться к обороне, - негромко приказал Анджелин, разворачивая коня. Видимо, придется давать бой здесь.

Родольф сорвался с места первым. Его сорвавшийся на мальчишеский фальцет крик далеко разнесся, подхваченный остальными. И Анджелин Мас вдруг ощутил странную боль в сердце. При явном внешнем сходстве с молодым Згашем Груви и при таком же явном не-сходстве с юным Вайвором Масом этот мальчик так походил на его покойного сына, что казалось – он проживает и повторяет его судьбу.

Не здесь! Не сейчас! Не с нашими сыновьями!

Полки останавливались, разворачивались, следуя указаниям командиров. Отбросив колебания, граф Мас начал отдавать приказы.

Глава 20

ГЛАВА 20.

До весны было еще далеко, и это ощущалось в подношении. Хлеб был грубого помола, зерна скорее не размололи, а просто размяли камнями, не тратя времени на то, чтобы выбрать шелуху и ость. Кроме того, в него щедро добавили какие-то семена, может быть, даже сорных трав и чертополоха, а также толченую кору дерева. В деревни, как всегда бывает в конце года, пришел голод. Но, несмотря на то, что они явно голодали, селяне исправно приносили к старому дубу подношение «душе леса».

Ей. Девушке по имени Зирка.

Как и откуда они узнали, что в развалинах старого храма, оставшегося от прошлых эпох, поселилась неизвестная девушка, осталось тайной. То ли отшельник, у которого она осенью унесла миску с репой, проболтался, то ли кто-то сам случайно сюда забрел и подсмотрел, как она бродит по осеннему лесу, выискивая последние грибочки и орехи в опавшей листве. Но, как бы то ни было, с некоторых пор на одном из камней она стала находить деревенские подношения.

Чаще всего это был каравай хлеба, иногда – мисочка уже подкисшего молока или пара вареных яиц. Как-то раз она нашла носки, связанные из грубой, колючей шерсти. И это, пожалуй, была ее единственная обновка. Но самих дарителей Зирка не видела, как ни старалась подкараулить. Да и, сказать по правде, не очень-то к этому стремилась. За прошедшие месяцы она немного одичала, одежда ее обтрепалась и износилась, и порой, услышав в стороне подозрительный шорох, девушка нарочно спешила прочь, стесняясь появляться перед людьми в таком виде. Пусть уж лучше так…

Зиму она перенесла тяжело. Если бы не подношения, наверное, она бы не дожила до первых оттепелей. Голод оказалось переносить тяжелее, чем морозы. Из коры и сухой травы девушка сплела накидку, поверх носков натянула самодельные лапотки, а в развалинах было и без того довольно тепло. Тот камень, на котором она очнулась первый раз, сам по себе источал тепло. Если спать на нем, не замерзнешь. И после прогулок по лесу – до камня с подношениями надо было идти и идти – Зирка чуть ли не бегом возвращалась к нему, забиралась с ногами, обхватив колени руками и, стуча зубами, сидела неподвижно до тех пор, пока тепло камня не забирало из тела холода.

Но с недавних пор днем начало пригревать солнышко, небо стало очищаться, звонко и отчаянно пели птицы, порой раздавалась дробь дятла, и Зирка все чаще удлиняла свои прогулки. Бывало, что на обратном пути она останавливалась где-нибудь на поляне и замирала, подняв голову