Машина подпрыгивала и виляла на неровной дороге. Даже автострада, гордость моторизованного общества, была в состоянии ползучего разрушения. В недавнее время эта ее часть была покрыта заново, и человек, ведавший контрактами, хорошо заплатил за помощь людям в красивых и модных костюмах, интересовавшихся такими проектами. За привилегию проезда машин в этот район он был вынужден поплатиться тем, что его прибыли сильно снизились. Пришлось экономить на слое вновь укладываемого на дорогу тармака[17], который портили зимние дожди. Харрисон приник к рулю.

— Я сказал тебе, что мое имя Джанкарло.

— Верно, — Харрисон не отрывал взгляда от ветрового стекла и дороги. Запахи их двоих тесно смешались и переплелись, объединяя их в единое целое, до тех пор, пока они не станут неразлучными.

— Мне девятнадцать лет.

— Так.

— Я не из этой части страны, и не из Рима.

Харрисону больше не требовалось отвечать. Запруда прорвалась и атмосфера в маленькой машине давала надежду на то, что беседа будет продолжаться.

— Я боец, Аррисон. Я боец за права и чаяния пролетарской революции. Наша группа борется против коррупции и загнивания общества. Ты живешь здесь и знаешь то, что видишь своими глазами, ты часть пены, накипи, Аррисон. Ты приехал сюда как представитель транснационалов, ты здесь надзираешь за рабочими, но у тебя нет обязательств перед итальянскими рабочими. Ты для них как пиявка.

Попытайся его понять, Джеффри, потому что сейчас не время спорить.

— Мы видим, как народ угнетают гангстеры «Демокрациа Кристиана», и мы боремся за то, чтобы их уничтожить. Коммунисты, которые должны быть голосом народа, в кармане у ДК. — Юноша дрожал, когда произносил эти слова, — казалось, они причиняли ему физическую боль.

— Понимаю, Джанкарло.

— В день, когда тебя захватили в Риме калабрийские свиньи, я был с лидером нашей ячейки. Нас подкараулила полиция. Они схватили нашего лидера, увели ее в цепях и окружили, держа наготове пистолеты. С нами был еще один человек — Паникуччи. Сначала он не придерживался нашей идеологии, но потом проникся ею и стал лоялен к нам и верен, как отважный лев. Они застрелили Паникуччи как собаку.

— А где были вы, Джанкарло?

— На улице напротив. Она попросила меня принести газеты. Я был слишком далеко от нее и не мог помочь.

— Понимаю. — Харрисон говорил тихо, подделываясь под настроение юноши, настроение поражения. Он не должен его унижать.

— Я не мог помочь. Я не мог ничего сделать.

Скоро эта маленькая дрянь расплачется, подумал Харрисон. Если бы пистолет не упирался ему в ребра, Джеффри Харрисон смеялся бы до колик. Сага о чертовом героизме. Напротив через дорогу покупал газеты. И какую же медаль тебе за это выдать? Быстро проскочили дорогу на Вибо Валентиа, прогрохотали по мосту, внизу блестела вода изголодавшейся от засухи реки Месимы.

— Расскажите мне о той, которую вы называете лидером.

— Это Франка. Она наш вождь. Она их ненавидит и борется с ними. Они будут ее мучить во имя своего дерьмового демократического государства. Они мерзавцы и будут ее мучить.

— И вы любите эту девушку, Джанкарло?

Казалось, от этого вопроса весь запал юноши пропал, испарился, как газ из проколотого шарика.

— Я люблю ее, — прошептал Джанкарло. — Я люблю ее, и она любит меня. Мы были вместе в постели.

— Понимаю ваши чувства, Джанкарло. Понимаю вас.

Ах ты проклятый лжец, Джеффри, когда в последний раз ты любил женщину? Сколько времени? Не так недавно, не на прошлой неделе. Чертов лжец. В самом начале это было с Виолеттой, это отчасти напоминало любовь, а?

Да, отчасти напоминало…

— Она красива. Она настоящая женщина. Очень красивая, очень сильная.

— Понимаю вас, Джанкарло.

— Я вызволю ее, я ее освобожу.

Машина свернула следуя за поворотом дороги к шлагбауму. Руки Харрисона вцепились в руль, затекли, стали неподатливыми и неуклюжими.

— Вы собираетесь ее освободить?

— Мы освободим ее вместе, Аррисон.

Харрисон уставился на него, буравя его глазами, не забывая время от времени смотреть на дорогу… Ущипни себя, лягни себя в зад. Отбрось одеяло и оденься. Это просто кошмарный сон. А что же еще? Он знал ответ, но все-таки спросил.

— Как вы собираетесь это сделать, Джанкарло?

— Вы со мной, Аррисон. Мы вместе. Они вернут мне мою Франку, а я верну им вас.

— Это не сработает так, как вы рассчитываете. Больше не сработает… после Моро…

— Вам следует надеяться, что сработает.

В его голосе снова появились ледяные нотки.

— После дела Моро не сработает. Они не пойдут на переговоры.

— В таком случае дело оборачивается плохо для вас, Аррисон.

— Где были вы, когда это случилось с Моро?

— В Римском университете.

— И что же, там не было никаких газет, черт бы их побрал?

— Я знаю, что случилось.

Харрисон почувствовал, что самоконтроль покидает его и постарался преодолеть себя. Его глаза больше не были прикованы к дороге, он повернул голову к юноше. Их носы, лица, небритые щеки, — все это было почти рядом, почти нераздельно.

— Если это ваш план, то он безумен.

— Это мой план.

— Они не примут его, это ясно и ребенку.

— Они сдадутся, потому что они слабы и мягкотелы, они расслабились, ожирели от излишеств. Они не могут выиграть, им не под силу бороться с мощью пролетариата. Они не могут противостоять революции рабочих. Когда мы уничтожим систему, об этом дне будут говорить.

Боже, как его убедить? Харрисон сказал спокойно, подчеркивая важность слов интонацией:

— Они не пойдут на уступки…

Юноша закричал:

— Если они мне ее не вернут, тогда я убью вас.

Вопль загнанной в ловушку горной кошки, и по подбородку Джанкарло потекла струйка слюны.

Боже мой, это не могло быть правдой. Не могло случиться с Джеффри Харрисоном. Он должен был как-то избавиться от его злобы и ненависти.

Харрисон резко подал машину вправо, нажал на тормоз и свистнул в унисон со скрипом шины. Машина остановилась. Пистолет теперь оказался у его шеи, вплотную прижатый к вене за ухом.

— Заводи двигатель, — прошипел Джанкарло.

— Веди машину сам, — пробормотал Харрисон, вжимаясь в свое сиденье и сложив руки на груди.

— Поезжай или я застрелю тебя…

— Как тебе угодно.

— Послушай, Аррисон. Слушай, что я скажу.

Рот вплотную приблизился к его уху, словно соревнуясь с пистолетом. Дыхание было горячим и порывистым.

— В Семинаре, в городской ратуше я оставил записку. Это коммюнике «Нуклеи Армати Пролетари». Когда его найдут, то прочтут очень внимательно. Это произойдет утром, когда придут люди. Рядом с запиской твоя карточка. По ней они поймут, что я захватил тебя, а позже утром они найдут амбар. Это будет подтверждением того,