Несмотря на то что потеря Харькова все еще остро переживалась, зимняя кампания в целом принесла замечательные успехи. Сколько бы ни потеряли немцы и их союзники – 800 ли тыс. человек, как утверждали русские, или 470 тыс. человек, как признавали немцы, – своевременное восполнение этих потерь (даже в немецком их исчислении) для летнего наступления представлялось почти невозможным, тем более что сателлиты Германии не имели возможности, а главное – желания нести новые людские жертвы для «войны Гитлера», успешный исход которой теперь представлялся весьма маловероятным. Несмотря на это, советские люди ожидали летней кампании с некоторой нервозностью, поскольку в их памяти еще свежи были два ужасных лета – 1941 и 1942 гг.

Накануне решающей военной схватки в июле 1943 г. больше, чем в любой другой период войны, говорилось, будто немцы предлагают сепаратный мир то Советскому Союзу, то западным державам. В своем приказе 1 мая Сталин действительно упомянул об этом зондаже. Есть основания предполагать, что эта сердечность официальных кругов России по отношению к Западу объяснялась, по крайней мере отчасти, их нервозностью в связи с возможной сделкой Германии с западными державами. Такие же подозрения существовали и у другой стороны. Как нам известно, солдатам союзных армий в районе Средиземноморья говорили, что войну придется вести со всей энергией, «а то русские могут из нее выйти». Некоторые подозрения возникли также на Западе в связи с созданием комитета «Свободная Германия» под черно-бело-красным вильгельмовским флагом, который, как считалось, все еще был дорог сердцу значительной части офицерского корпуса Германии.

В отличие от приказа в День Красной Армии, 23 февраля, приказ, подписанный Сталиным 1 мая 1943 г., был полон дружеских слов по адресу западных союзников. Описав большую зимнюю кампанию и упомянув о немецком контрнаступлении под Харьковом, которое стало возможным только потому, что немцы перебросили сюда более 30 дивизий с Запада (единственный колкий намек по поводу второго фронта во всем документе), но которое тем не менее не стало «немецким Сталинградом», Сталин затем с большой похвалой отозвался о «победоносных войсках наших союзников», громящих врага в Триполитании, Ливии и Тунисе, а также о «доблестной англо-американской авиации», которая «наносит сокрушительные удары военно-промышленным центрам Германии, Италии, предвещая образование второго фронта в Европе…»

Положение немцев и их союзников, сказал он, становится все хуже, и в иностранной печати все чаще стали появляться сообщения о мирном зондаже со стороны немцев, рассчитанном на раскол англо-американо-советской коалиции. Германские империалисты сами вероломны, любят и других мерить на свой аршин. Никто не должен попасться на эту удочку. Мир может быть обеспечен лишь в результате полного разгрома гитлеровских армий и безоговорочной капитуляции фашистской Германии.

«Немецко-итальянский фашистский лагерь переживает тяжелый кризис и стоит перед катастрофой. Это еще не значит, что катастрофа гитлеровской Германии уже наступила… Поэтому народам Советского Союза и их Красной Армии, равно как нашим союзникам и их армиям, предстоит еще суровая… борьба… близится время, когда Красная Армия совместно с армиями наших союзников сломает хребет фашистскому зверю».

В последующие дни советская печать проявляла большую благосклонность к союзникам, чем когда-либо раньше. 8 мая Сталин тепло поздравил Рузвельта и Черчилля с «блестящей победой» в Северной Африке. По всей стране были расклеены плакаты, на которых изображались три молнии равного размера, нарисованные в цветах английского, американского и советского флагов, поражающие отвратительную тварь, вроде гиены с головой Гитлера.

Завершение кампании в Тунисе породило большие, пожалуй даже чересчур большие, надежды в СССР.

Наибольшее впечатление на советских военных обозревателей производил тот факт, что в Тунисе англичане и американцы выиграли первую серьезную битву на суше. Этот факт преподносился как прелюдия к гораздо более крупным операциям на территории Европы. Военно-воздушные силы подготавливали почву для этих операций.

22 мая было объявлено о роспуске Коминтерна. Решение это было объявлено в форме Постановления Президиума Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала. В постановлении говорилось, что эта организация «устарела» и что она «становится даже помехой дальнейшему укреплению национальных рабочих партий». Война, указывалось далее, продемонстрировала следующее важное обстоятельство:

«В то время как в странах гитлеровского блока основная задача рабочих… состоит в содействии низвержению правительств, в странах антигитлеровской коалиции священный долг… рабочих состоит во всемерной поддержке военных усилий правительств этих стран…»

Постановление заканчивалось следующими словами: «Исполнительный Комитет призывает всех своих сторонников сосредоточить силы на сокрушении немецкого фашизма и его вассалов».

Документ подписали следующие члены Президиума: Готвальд, Димитров, Жданов, Коларов, Коплениг, Куусинен, Мануильский, Марти, Пик, Торез, Флорин, Эрколи (Тольятти), а также следующие представители секций: Биано (Италия), Д. Ибаррури (Испания), Лехтинен (Финляндия), Анна Паукер (Румыния), М. Ракоши (Венгрия).

Через несколько дней в интервью Кингу, корреспонденту агентства Рейтер, Сталин заявил, что роспуск Коминтерна является «правильным и своевременным».

«Он разоблачает ложь гитлеровцев о том, что «Москва» якобы намерена вмешиваться в жизнь других государств и «большевизировать» их… Он облегчает работу патриотов свободолюбивых стран по объединению прогрессивных сил своей страны, независимо от их партийности и религиозных убеждений… Роспуск Коммунистического Интернационала является вполне своевременным, так как именно теперь, когда фашистский зверь напрягает свои последние силы, – необходимо организовать общий натиск свободолюбивых стран для того, чтобы добить этого зверя и избавить народы от фашистского гнета».

Было хорошо известно, что и Черчилль, и Рузвельт настаивали на роспуске Коминтерна. Сталин всегда отвечал, что Коминтерн отмирает и не имеет значения. Однако он не говорил о том, что в состав этого «отмирающего», а теперь мертвого органа входили многие будущие лидеры новой демократии в Европе – Торез, Тольятти, Готвальд, Конецкий, Димитров и др. В то время они вели очень замкнутый образ жизни в Уфе или в Москве. В Москве большинство их жило в гостинице «Люкс» на улице Горького; они очень редко выступали в советской печати, редко появлялись в общественных местах, за исключением самого последнего периода войны.

30 мая состоялся весьма эффектный визит бывшего посла США в Москве Джозефа Дэвиса, известного по фильму «Миссия в Москву». – Прибыв в Москву, Дэвис попросил написать белой краской на фюзеляже его самолета: «Миссия в Москву». Он приехал повидаться со своими, как он выразился, «старыми друзьями» – Микояном, Вышинским и судьей Ульрихом. В фильме «Миссия в Москву» было полно всякого абсурда – Вышинский с большой черной бородой и т. п. Фильм показали в Кремле в тот же вечер, когда там принимали Дэвиса. Советские лидеры смеялись до слез, однако признали, что фильм выдержан в дружеских тонах и полезен для разоблачения мифа о «красной опасности», который, по словам Дэвиса, еще имеет большое распространение в США. Представители английского посольства были в ярости – в фильме фигурировал осел с моноклем, в котором многие увидели карикатуру на английского посла лорда Чилстона. Посольство США и американская пресса были единодушны против Дэвиса отчасти из-за свойственной ему склонности к саморекламе, отчасти же из-за того, что он слишком уж старался показать свои просоветские чувства.

В промежуток времени между