на голове» и отнюдь не переходя в русский кабак и русскую журналистику. И как правительство, так и народ принял бы это еврейство Псалтыри, как мы приняли «яко своего» Давида и отчасти даже Соломона. А то — адвокаты, банки и часовщики: мы — задыхаемся. Задыхаемся мелкой торговой злобою. Столпнер мне показал (и как люблю его, прямо незабвенно), что есть «царственное» в теперешнем еврее, спокойном, не завидующем, бедном, книжном. Столпнер мне открыл «правду еврейства», которую я увидел и вздохнул о ней ему в спину. Еще печально, что он чуть-чуть и незаметно ненавидит Христа и христианство (я б<ыл> испуган, но это — очень незаметно): это страшно и печально, и евреям в их ПУТИ надо вовсе это оставить и, не переходя в христианство (хотя я знаю трогательнейшие случаи и перехода) как бы забыть его вовсе и никогда с ним не враждовать.

<…> Любящий и благодарный В. Розанов.

<Приписка на обороте:>

Еще:

Это — великая культура денег. Ведь я, Вам послав 1 р. 80 к. за книгу, исполнял свое самосознание и свое благородство. «Даром» (вечно у русских) — это плутовать под видом простоты, «даром» — этим вся Русь живет, и вся Русь становится через это сутенером. Я очень хорошо знаю, что русские сутенерничают и у евреев, и у них просят «на чаек». От «пирамид» до сего дня «жид» (в гетто) понимает, что есть Бог в деньгах и что когда Бог в деньгах — деньги будут расти. А Бог в деньгах — честный расчет, исполненный вексель, «каждому за труд его». Русские этого не понимают и со своим «на чаек», конечно, погибнут, подшивая подолы у Ривок через 100 лет. И здесь Слонимский, Гершензон, Венгеров могли бы закричать: — Эй, русские, не гибнете. Честно платите и век трудитесь.

Словом, в еврействе есть 2–3–4 вещи универсально нужных, о коих «скажет мир», и научить универзус этим вещам — их роль, призвание, «положение в мире» и, скажем по-русски, — «на это их Бог благословил».

В. В. Розанов — М. О. Гершензону, около 14 январь 1913 г.:

М. О.! Что же Вы не откликнетесь на ту радость, какую я сам почувствовал, вернувшись к евреям. Ей-ей: «я думал, Г-н лучше прочих евреев, а оказывается — он хуже их». «Он — о го и лея». Евреи — яснее, добрее Вас. Еврей ругается, горячится, но смотрит в глаза всегда полным глазом, очень прямым. Вообще об евреях и их хитрости — преувеличенная молва; преувеличенная — даже об их уме. Знаете ли, я люблю «гетто жидовское», их вечный гам, сутолоку, руготню. Во всем этом «добрые нравы», сохраненные от Экбатан в Мидии (Товит и Товия)[416] до Шекспира, до дома Ротшильда, который я с таким нескончаемым любопытством осматривал во Франкфурте на Майне, и немножко не люблю писателей-евреев, очень не люблю адвокатов-евреев, но уже очень ценю и уважаю врачей-евреев, аптекарей-евреев, и очень не уважаю тех строк Пушкина [417], которые он наврал в «Скупом рыцаре», бессмертнейшей в общем пьесе. Два слова о сем: «есть ритуал» или нет — я не знаю (и до сих пор), но несомненно для меня, что ни лично за себя, ни еврей<ская> нация за это не отвечает и не виновата. Это — тайна и неисповедимость[418]. Ясное уже для земли и для нас, что «добрее и яснее» жиденка нет никого на свете, что это — самая на свете человечная нация, с сердцем, открытым всякому добру, с сердцем, «запрещенным» ко всякому злу. И еще верно, что они спасут и Россию, спасут ее, замотавшуюся в революции, пьянстве и денатурате.

Вообще «спор» евреев и русских или «дружба» евреев и русских — вещь неконченная и, я думаю, — бесконечная.

Я думаю, русские евреев, а не евреи русских, развратили политически, развратили революционно. Бакунин и Чернышевский были раньше «прихода евреев в русскую литературу». Флексер <Аким Волынский> и Гершензон, не говоря о милом Левитане, не говоря о чудном Шейне [419], диктовали благоразумие русским, и не говоря тоже о чудном Гинзбурге (скульпторе). Стоит сравнить детскую чистую душу Гинзбурга с плутом Григорием Петровым, чтобы понять, «каковы г.г. Русские» и каковы «проклятые жиды». Евреи действительно чище русских… чего Вы не поймете иных литераторов — чище в силу обрезания. Тут и Христос (он-то скрыл) и Ап. Павел (чистосердечно) ничего не понимали в обрезании. Но Господь сохранился и сберег евреев для себя — верно, верно! Ну, прощайте. Господь с Вами, если и сердитесь. Вам лично, «худому еврею», я прощаю ради массы еврейской, которая добра, блага и желает счастья России.

В. Розанов.

Здесь представляется необходимым привести высказывания о Левитане и Гершензоне не из приватного (письма), а публичного — «В Сахарне», источника:

У Левитана все красиво…

…Но где же русское безобразие?

И я поняла, что он не русский и живопись его не русская.

(Евг. Ивановна, — бурно, — подойдя внезапно к моему письменному столу)

Да. И Левитан, и Гершензон оба суть евреи, и только евреи. Индивидуально — евреи, сильные евреи. И трактовали русских и русское, как восхищенные иностранцы, как я «Италию» и всякие «Пиренеи».

Из жидов «настоящий русский» только ограниченный и нелепый Венгеров. Вот этот — вологодские «лапти». Ненавижу (брюхо), но за это люблю его.

Нет праведного гнева, нет праведного гнева, нет праведного гнева. Нет святой ярости. Как было не догадаться на убийство иудеем первого русского человека (Богров Столыпина в Киеве) ответить распоряжением на другой же день выкинуть из русских музеев, из Музея Александра III, Эрмитажа, Академии Художеств все эти «chefs-d'oeuvre» разных Левитанов, Гинсбургов, Аронсонов, все эти павлиньи перья из иудейского хвоста. Да, — еще Рубинштейнов из Мариинской оперы и какого-то скульптора с «Ермаком», «Грозным» и уж, конечно, «Умирающего Спинозы». Как его? Забыл, к счастью, имя[420] (захлестнуло).

Но мы «ленивы и равнодушны» (Пушкин).

Свою эпистолярную дискуссию с Гершензоном и по умолчанию со Столпнером Розанов, по своему обыкновению все личное выплескивать в публичное пространство, сделал циркулярной, опубликовав в книге «Опавшие листья. Короб первый» следующие злобно-раздражительные строки:

Да не воображайте, что вы «нравственнее» меня. Вы и не нравственны, и не безнравственны. Вы просто сделанные вещи. Магазин сделанных вещей. Вот я возьму палку и разобью эти вещи.

Нравственна или безнравственна фарфоровая чашка?

Можно сказать, что она чиста, что хорошо расписана, «цветочки» и всё. Но