Миссис Вотерс, не обращая никакого внимания на слова Партриджа и почти не замечая его самого, подошла прямо к мистеру Олверти.

– Я так давно не имела чести видеть вас, сэр, что вы, вероятно, меня не узнаете.

– Действительно, – отвечал Олверти, – вы так сильно изменились во многих отношениях, что, если бы вот этот человек не сказал мне, кто вы, я бы не сразу вас узнал. У вас есть, сударыня, какое-нибудь личное дело ко мне?

Олверти сказал это очень сдержанно: как легко поймет читатель, он был не слишком доволен поведением этой дамы, – ни то, что он слышал о ней прежде, ни теперешнее сообщение Партриджа не могли расположить его к ней.

– Да, сэр, – ответила миссис Вотерс, – у меня к вам сугубо личное дело, и притом такое, о котором я могу сказать вам только с глазу на глаз. Поэтому попрошу вас выслушать меня наедине; смею уверить, я должна сообщить вам вещи чрезвычайно важные.

Партриджу приказано было выйти вон, но, прежде чем их покинуть, он попросил миссис Вотерс засвидетельствовать перед мистером Олверти его полную невиновность.

– Не беспокойтесь, сэр, – отвечала она, – я представлю на этот счет мистеру Олверти подробные объяснения.

Партридж удалился, и между мистером Олверти и миссис Вотерс произошел разговор, который мы сообщим в следующей главе.

Глава VII

Продолжение нашей истории

Миссис Вотерс несколько минут хранила молчание, так что мистер Олверти не мог удержаться и сказал:

– С сожалением убеждаюсь, сударыня, на основании всего, что я слышал, что вы так дурно употребили…

– Мистер Олверти, – прервала его она, – я знаю, что у меня есть недостатки, но неблагодарность к вам не принадлежит к их числу. Я никогда не забывала и не забуду вашей доброты, мной, признаюсь, так мало заслуженной; но сделайте одолжение, отложите ваши упреки: я пришла сообщить вам очень важные вещи касательно молодого человека, которого вы назвали Джонс – моей девичьей фамилией.

– Неужели я по неведению наказал невинного в лице человека, только что нас покинувшего? Неужели не он – отец ребенка?

– Нет, не он, – отвечала миссис Вотерс. – Благоволите припомнить, сэр, я сказала вам когда-то, что со временем вы все узнаете; теперь я сознаюсь в непростительной небрежности: я должна была открыть вам это раньше. Я не знала, насколько это было необходимо.

– Продолжайте, продолжайте, сударыня, – сказал Олверти.

– Вы, наверно, помните, сэр, молодого человека по имени Самер?

– Прекрасно помню, – отвечал Олверти, – сын священника, очень образованного и достойного, к которому я питал самые дружеские чувства.

– Надо думать, сэр. Ведь вы, кажется, дали воспитание его сыну и содержали его в университете, откуда по окончании курса он и приехал к вам. Прекраснее этого человека, должно быть, никогда на свете не было – и любезный, и остроумный, и воспитанный, а о том, что красавец, и говорить нечего.

– Да, вы правы, – сказал Олверти, – жаль только, смерть унесла его так рано, бедняжку! Но я никогда не думал, что за ним водились такие грехи; вы, верно, хотите сказать, что он отец вашего ребенка?

– Нет, сэр, вы ошибаетесь, – отвечала миссис Вотерс.

– К чему же ведет все это предисловие?

– К делу, которое вам сообщить, к сожалению, выпало на мою долю. Приготовьтесь же, сэр, услышать вещь, которая вас поразит и опечалит.

– Говорите: на моей совести нет преступлений, и мне нечего бояться.

– Сэр, этот мистер Самер, сын вашего друга, воспитанный на ваши деньги, который, прожив у вас год на положении родного сына, умер от оспы и был вами оплакан и похоронен, как родное дитя, – этот Самер, сэр, отец вашего воспитанника.

– Но вы ведь противоречите себе!

– Нет, нисколько: он его отец, но я не мать его.

– Смотрите, сударыня, не берите на душу лжи, пытаясь выгородить себя от обвинения в другом преступлении. Вспомните, что есть Бог, от которого ничто не укроется и перед судом которого ложь только отягчит вашу вину.

– Право, сэр, я не мать его и ни за что на свете не хотела бы быть теперь его матерью.

– Я знаю, почему, и буду не меньше вашего радоваться, если ваши слова окажутся правдой; но вспомните, что вы мне сами в этом признались.

– Признание мое было справедливо только в том, что я собственными руками положила ребенка к вам на постель, положила по приказанию его матери, по ее же приказанию я признала себя матерью ребенка, считая, что буду щедро вознаграждена за сохранение тайны и за свой позор.

– Кто же могла быть эта женщина? – спросил Олверти.

– Мне страшно назвать ее, – отвечала миссис Вотерс.

– По всем этим недомолвкам я заключаю, что она моя родственница…

– И даже очень близкая. – При этих словах Олверти сделал движение, а она продолжала: – У вас была сестра, сэр!

– Сестра! – повторил он, оторопев.

– Клянусь вам небом, – продолжала миссис Вотерс, – ваша сестра – мать ребенка, которого вы нашли у себя на постели.

– Возможно ли? Боже праведный!

– Имейте терпение, сэр, – отвечала миссис Вотерс, – и я расскажу вам все по порядку. Вскоре после вашего отъезда в Лондон мисс Бриджет пришла однажды к моей матери. Она изволила сказать, что наслышалась много удивительного о моей учености и выдающемся для простой девушки уме – так ей было угодно сказать. Она велела мне прийти к ней в комнаты и, когда я явилась, поручила мне читать вслух. Чтение мое ей понравилось, она меня обласкала и сделала мне много подарков. По прошествии некоторого времени она начала меня спрашивать, умею ли я хранить тайну, и ответы мои показались ей настолько удовлетворительны, что она заперла на замок дверь, привела меня к себе в спальню, заперла и спальню и сказала, что желает доказать мне свое полное доверие, сообщив мне тайну, от которой зависит ее честь и, следовательно, самая жизнь. Тут она помолчала несколько минут, часто отирая глаза платком, и спросила, как по-моему, можно ли безопасно довериться моей матери. Я отвечала, что готова поручиться жизнью за ее преданность. Тогда она поведала мне великую тайну, схороненную в ее сердце, которую открыть, думаю, стоило ей больших мук, чем впоследствии родить ребенка. Мы порешили, что при родах будем только я с матерью и что миссис Вилкинс будет куда-нибудь удалена, что и было сделано: мисс Бриджет отправила ее в самую отдаленную часть Дорсетшира – разузнать о нравственности одной служанки. Надо сказать, что месяца за три перед тем мисс Бриджет отказала своей горничной, и все это время я была, по ее