Вслед за Михаилом пришли Ветеран и Тимофей.

Викентий начал очень доброжелательно. Он сказал:

— Предложение о снятии Павла с работы в районе я считаю склокой. Обсуждать именно сейчас поступок Василия не вижу необходимости, перед нами более важные дела.

Но я не согласился с Викентием и заявил, что поддерживаю предложение Михаила — обсудить всесторонне инцидент с Василием: на этом вскрылись бы все точки зрения, все позиции стали бы яснее. Ветеран и Тимофей согласились со мной.

Викентий нацарапал несколько слов и передал записку Михаилу. Прочитав, тот сказал, что берет назад свое предложение «об отстранении Павла». Можно было догадаться, что Викентий готовит какой-то примиренческий маневр.

— Мы собрались в таком составе первый раз, — сказал Викентий. — Пусть сегодня нами руководит дух единства, дух соглашения. Дела складываются, по-моему, благоприятно для нас. Скандал Жаркова с приезжим ликвидаторским лидером мы, конечно, все единодушно будем приветствовать как признак недовольства рядовых меньшевиков-рабочих своими вожаками. Я лично считаю это также хорошим предзнаменованием для тех переговоров с Благовым, которые, по моему мнению, неизбежно предстоят в связи с выборами делегатов на легальное совещание по рабочему быту. Жарковский скандал — хорошее средство давления. Благов будет уступчивее. На днях предстоит совещание по рабочему быту, где мы должны будем продемонстрировать перед всей страной рабочую сплоченность и солидарность. Дело это не одного нашего района, но при сложившихся обстоятельствах, когда мы скорее других оправились от ран, нанесенных последними полицейскими налетами, на нас выпадает особенный долг — поддержать честь московской организации. Затем еще одно дело, — это уже чисто наше, районное, — созыв нелегальной конференции, которая должна собраться на днях. И вот я предлагаю одну меру, которая сразу сделает нас сильнее по обоим этим делам.

Викентий с увлечением изложил нам свой хитроумный план, «тщательно обдуманный и совершенно подготовленный во всех своих частях».

— У меня даже есть проект общей компромиссной декларации…

План состоял в том, что мы сделаем Благову и Связкину уступки в политических формулировках общей декларации, «которая была бы оглашена на легальном совещании от имени всех течений без различия», а они за это согласятся принять участие в нелегальной районной конференции.

Викентий пояснил:

— Так мы получим от них фактическое признание нелегальной основы партии…

Тут перебил Викентия Тимофей:

— А на принципиальном признании вы даже и настаивать не собираетесь?

Викентий ответил:

— Нам лишь бы их затянуть, не влезая в бесплодные отвлеченные споры, а остальное придет… все постепенно придет само собою.

— А как достигнуть такой совместной декларации? — спросил я. — Не ценой ли наших политических, принципиальных уступок?

Возник ожесточенный спор. Этот спор продолжался почти всю ночь. Уже начинало светать. Мы трое, Ветеран, Тимофей и я, отказали в выдаче Викентию полномочий на ведение переговоров с ликвидаторами о каком-либо компромиссе. А он ссылался на постановление пленума. Мы отвергли его толкование решений пленума об единстве до тех пор, пока не ознакомимся с текстом резолюций. В ответ он обвинял нас в «намеренном и преступном раскалывании организации», грозил нам даже «исключением из рядов рабочего движения»…

Уже рассвело, когда Тимофей подвел итоги:

— Дело не в нас троих… Как можем мы согласиться с твоим планом, Викентий, когда настроение в рабочей среде идет вразрез и наперекор твоим примиренческим фокусам и сделкам! А если бы мы вдруг одурели и пошли за тобой, что толку получилось бы из того?.. Мы только отрезали бы себя от рабочих. С нами случилось бы то же самое, что происходит сейчас с ликвидаторами: они идут к политическому краху, к политической смерти. Вы, примиренцы, хотите попасть вместе с ними в общую мусорную свалку? Валите, это ваша воля, мы не мешаем, но нас, пожалуйста, оставьте. Мы отрываться от рабочих не станем. Мы согласились на ввод вас в пятерку, нам хотелось вас поднять, привлечь к настоящей работе, мы были очень уступчивы, где можно и где нужно… Убедить вас не удалось. Приступим поэтому к голосованию.

Голосование дало совсем неожиданный результат: за «проект компромиссной декларации» поднял руку только один Викентий. Михаил воздержался.

— Я, товарищи, еще хочу подумать, хочу разобраться, — объяснил он свое решение воздержаться.

Тимофей наклонился ко мне:

— Письмо Шумкина начинает действовать… я давал ему читать.

— А почему же он начал сегодня с такого лихого наскока на меня? — спросил я.

— Обычная примиренческая растрепанность. Его шатает на каждом шагу.

Викентий поднялся и торжественно заявил:

— Я остался здесь в единственном числе. Несмотря на это, я не могу так просто подчиниться механическому большинству.

— Отчего же оно «механическое»? — засмеялся Ветеран. — Оттого, наверное, что тебе не нравится! А ты приходи жаловаться на нас, когда соберется районная конференция. Там и поговорим по душам.

— Нет, — сказал Викентий, — я не буду ждать конференции. Московский комитет вот-вот должен сформироваться, и вы будете держать ответ перед ним.

— А скажи, Викентий, — спросил Тимофей, — верно ли рассказывает товарищ, что формирование Московского комитета затягивается из-за твоего примиренческого шахер-махерства? Смотри, не ответили б тебе рабочие на это пинком в зад!

— Говори что угодно, Тимофей, но то, что вы делаете сейчас, есть откровенное раскольничество.

— Верно, с тобой у нас раскол. Зато с рабочими у нас полное единство, — сказал Тимофей.

ГЛАВА XXV

Исполнительная комиссия Московского комитета все еще не сформировалась. Явки для связи ее с руководителями районов все еще не были установлены, Викентий совершенно прервал с нами свидания. Соня справлялась о нем на квартире у циркового артиста, он ни разу туда не заходил, и вообще о нем там не было никаких сведений. Соня предприняла обход случайных связей и личных знакомых по другим районам. Дальше разноречивых слухов и предположений дело не шло. По-видимому, не только у нас, но в других районах сноситься с еще не оформившимся московским центром вдруг отчего-то стало труднее. Затем вырвался откуда-то и расползся слух об аресте большинства намеченных кандидатов в будущий Московский комитет.

Меньше стало жизни и в самом нашем районе. Соня объяснила это влиянием общей появившейся в наших московских кругах непонятной вялости: то шли мы на всех парусах от удачи к удаче, а то новые препятствия пришли, откуда их не ждали, не со стороны врагов, а изнутри, от наших вчерашних друзей, посеявших своим примиренчеством сомнения и колебания. Я не соглашался с Соней и пытался найти причины более осязательные и более точно уловимые. Прежде всего я настоял на том, чтобы вернуться к нашей старой и привычной явке в «Вятском издательстве» — месту всем нашим хорошо знакомому и куда, наверное, по привычке еще заходят от многих