– Вина детоубийства лежит на брате Викторе, но он был лишь руками, а головой – магнус Истины Клемент. Это он вручил брату Виктору яд.

– Благочестивый Пьетро, – нахмурился Фанч-Джаррик, – Высокий Суд не может поверить, что князь церкви злоумышлял против невинных.

– Целью его было низвержение Оноре, в коем орден Истины видел помеху на своем пути. Магнус Клемент вознамерился убить его руками обезумевших родителей, потом же обвинить в смерти преосвященного жителей Олларии и Квентина Дорака. Вместе с преподобным Оноре должен был умереть мир между Агарисом и Олларией, за который ратовали Эсперадор Адриан и принявший после него светлую мантию его святейшество Юнний.

Стало так, как хотел магнус Клемент. Дети погибли, родительский гнев пал на его преосвященство и нас, его спутников. Мы бы погибли, если бы не добрый человек, приведший нас в дом герцога Алва. Оруженосец герцога укрыл нас, а слуги, хоть и не были эсператистами, готовились защищать. Видя это, преподобный Оноре хотел выйти к толпе, дабы не подвергать опасности приютивших его, но Создатель привел в город герцога Алва. Он остановил нападавших и оставил нас в своем доме, пока не миновала опасность.

Увы, мы спаслись от ярости, но не от вероломства. На обратном пути мы по совету брата Виктора заночевали в придорожной харчевне. Ночью на нас напали разбойники, и впустил их тот, кого мы называли братом. Его преосвященство был убит первым же выстрелом.

– Как же уцелели вы?

– Я бежал. Создатель послал мне гигантскую иву с четырьмя стволами. Я укрылся в развилке, и разбойники прошли мимо, не заметив меня. Выждав, я вернулся в харчевню. Преосвященный был мертв, а Виктор смертельно ранен, при нем находились трактирщик и лекарь. Предатель узнал меня, он был в сознании и перед смертью открыл правду. Не из раскаяния, но из мести. Виктора убили по приказу Клемента, не желавшего оставлять свидетелей. Добрый трактирщик помог мне доставить тела и вещи в Агарис.

– Герцог Алва оскорблял преосвященного Оноре и Создателя, – наполнил Фанч-Джаррик, – он бездействовал до ночи, и в городе гибли невинные.

– Преосвященный Оноре не винил приютившего его, – руки Пьетро спокойно перебирали четки. – Его преосвященство назвал Рокэ Алву щитом слабых и надеждой Золотых Земель и не уставал молиться о его спасении.

– И тем не менее, – не унимался обвинитель, – герцог Алва мог вмешаться раньше и предотвратить гибель тысяч горожан.

– Не мне, укрывшемуся от мира в стенах ордена Милосердия, говорить о делах военных, – вздохнул монах, – но были в городе воины, когда нас гнали. Были и сильные мира сего, но никто не сподобился остановить возмущенных. Почему вы сетуете, что Рокэ Алва ждал с утра и до вечера, но не вините тех, кто, презрев долг свой, затворился в казармах? Должен ли я, смиренный служитель Создателя, напомнить Высокому Суду, чья рука на освященной братьями нашими земле Нохи покарала виновных в недеянии?

2

Эр Август ошибся, выжил не Виктор, а Пьетро. Выжил и рассказал то, что не могло быть правдой, но было. Если только кардинал не вынудил монаха солгать. Левий не Оноре, он на это способен, а Пьетро – трус! Во время Октавианской ночи он трясся, как заяц.

– Благочестивый Пьетро, Высокий Суд принимает твои слова и не требует присяги от того, кто уже вручил себя Создателю. Можешь покинуть кафедру.

Белобрысый монашек опустил голову и побрел к своему кардиналу. Судебные приставы согласно ударили жезлами, Кортней медленно перевернул часы, отмеряя положенные по закону минуты:

– Есть ли в этом зале еще желающий выйти и сказать?

Куда ж еще! Сьентифик и Пьетро и так разнесли половину обвинений. Святой Алан, теперь вина братьев Ариго доказана, и эта тень падет на Катари…

Зал молчал, только Фанч-Джаррик рылся в бумажной куче. Сейчас песок вытечет, на кафедру поднимется Фердинанд Оллар и его спросят про Катари. То, что королева доверила лишь самым близким, станет достоянием всех, и еще неизвестно, что в ответ скажет Ворон…

– Время истекло, – сообщил судебный пристав, – все сказанное сказано.

– Высокий Суд выслушал всех свидетелей, – объявил гуэций, – однако вскрывшиеся обстоятельства требуют повторного допроса Фердинанда Оллара. Пусть он поднимется на кафедру.

Бывший король затравленно оглянулся и поплелся к кафедре. Он и раньше был отвратителен, а сегодня и вовсе казался полуразложившейся тушей.

– Фердинанд Оллар, – на лице Кортнея читалось вполне понятное отвращение, – вы уже принесли присягу.

– Да, господин гуэций, – Фердинанд уставился вниз, то ли на носки сапог, то ли на собственное, обтянутое бархатом брюхо.

– Вы слышали, что сказали Горацио Капотта и брат Пьетро?

– Да, – выдохнул бывший король, – да, господин гуэций.

– Их показания расходятся с теми, что дали вы. Вы солгали?

– Нет, господин гуэций… Клянусь… Я сказал, как было… Граф Штанцлер подтвердит мои слова… Я сказал правду, я принес присягу…

– Остается предположить, что Квентин Дорак лгал или же совместно с подсудимым вынашивал умыслы, которыми и поделился. Случившееся с преосвященным Оноре было совпадением, сыгравшим на руку заговорщикам, чем они не преминули воспользоваться. Вы с этим согласны?

– Да… – затряс щеками Оллар. – Да, господин гуэций…

– Постарайтесь вспомнить, – подался вперед Фанч-Джаррик, – не говорил ли при вас Квентин Дорак или подсудимый, как они воспользовались сложившимися обстоятельствами? Вероятно, это было после взятия под стражу братьев Ариго. Напрягите вашу память, это очень важно.

– Да, господин гуэций, – теперь Фердинанд напоминал рыбу. Большую бледную донную рыбу, вытащенную из-под коряги на берег и судорожно раскрывающую круглый, мягкий рот.

– Вы вспомнили? – Переминающееся с ноги на ногу ничтожество было отвратительно не только Дику, но и Кортнею. – Вы намерены говорить?

– Да, господин гуэций, – закивал Фердинанд, – вспомнил… Я все вспомнил. Это было после Тайного Совета… Я не верил, что граф Ариго… Что Человек Чести мог написать такое письмо… Я сказал это Сильвестру, то есть Квентину Дораку, а Квентин Дорак сказал, что… Что это очень хорошо, что братья Ариго виноваты. Теперь не надо подбрасывать им улики, все получилось само собой… И еще он сказал, что никто из Людей Чести не доживет до зимы и в Талиге больше не будет сторонников Раканов… Это он так сказал.

– Присутствовал ли при этом герцог Алва? – Фанч-Джаррик в упор смотрел на бывшего короля. – Да или нет?

Фердинанд прикрыл глаза, шевеля губами, а потом резко кивнул.

– Да, – почти выкрикнул он. – Рокэ Алва стоял у яшмовой вазы и все слышал.

– Он что-нибудь говорил?

– Он сказал… Прошу прощения у Высокого Суда… Он сказал, что падаль следовало вывезти раньше, но лучше поздно, чем очень поздно.

– Что ответил Дорак?

– Квентин Дорак сказал, что у него были связаны руки.

– Кем именно?

– Кансилльером графом Августом Штанцлером и… И моей супругой Катариной, урожденной Ариго.

– Что ответил Алва?

– Герцог Алва… Герцог Алва