Я понимающе кивнул. Да, все верно… Внимание Гардоса для нее стало схоже с наркотической зависимостью, и она была готова провернуть любое злодеяние, лишь бы привлечь его внимание, чтобы не чувствовать себя одинокой… ненужной…

Может поэтому она была ему так предана? Хотела из невидимки стать заметной? Я вспомнил, как во время битвы на Андоре задел ее чувства. Вот почему она тогда так разозлилась. Вопрос своей семьи мучал ее так же сильно, как и Сару. Сложно им пришлось расти и жить в таких кошмарных условиях.

— А Беатрис …реально начала ему служить с самого начала? Она не сопротивлялась его внушению? — спросил я, вспомнив, какие мысли лезли мне в голову, когда я пытался внушить Галактиону.

Я пытался найти ее ужасному поступку оправдание. Подтвердить свои предположения, что она была марионеткой в жестоких властных руках. Ведь тяжело поверить, что та милая девушка за такой короткий промежуток времени стала злодейкой… С ней что-то сделали… А мы тогда на эмоциях не поняли этого. А сейчас, пребывая в ясном холодном уму, начинаем осознавать настоящий ужас ситуации.

Лилиат мрачно прикусила губу:

— Поначалу да, были слабые попытки, но противостоять его внушению и приказу Арктуру она не смогла. Я видела, как она теряла саму себя и бороться против этого она не могла. И вы бы не помогли ей. Потому что Гардос с самого начала внушил ей, что вы, все ее друзья, теперь ее враги.

Мои опасения подтвердились. От услышанного меня чуть не затошнило, и, резко вздохнув, я смог прогнать это неприятное наваждение.

Мне стало обидно, что к Беатрис я почувствовал злость. Она пострадала… ужасно пострадала… А мы ее посчитали предательницей, вруньей, убийцей… нет… Она стала такой из-за них. Из-за того, что была в их плену и не имела шанса предупредить нас.

Мне захотелось ей искренне помочь. Не потому, что у меня у ней остались какие-то нежные чувства — они рассыпались по осколкам, как и само сердце будто перестало биться, когда я узнал о ее предательстве. После смерти Анестониан мне казалось, что любовь к ней умерла.

Но сейчас я захотел ей просто по-человечески помочь.

— А зачем… — я хотел задать вопрос спокойно, но меня начало трясти. — зачем ее возродили к жизни?

Лилиат задумчиво закусила нижнюю губу и снова ответила мрачным голосом:

— Потому что они хотели через нее добраться до Президента. Гардос и Арктур верили, что Беатрис встретится с Сарой, и та приведет ее к Президенту. А затем Беатрис приведет к нему моего отца. Они так считали и планировали, но никто не мог догадаться, что Сара будет на Андоре. Но это не разрушило их планы.

Тут я понял, что перестал дышать. В этот момент мне захотелось только одного: разорвать этих двоих в клочья.

И я, несмотря на эту тошнотворную головную боль, пронзающую будто до черепа, буду дальше упорно тренироваться и тренироваться. Чтобы вытащить Беатрис из плена зла. Чтобы вернуть ее к нам, к Нефриту, а этих двоих уничтожить навсегда.

И ничто нас не остановит.

* * *

POV Беатрис

Я горделивой походкой направлялась в тронный зал. Мои руки горели огнем, след кинжала до сих пор пылал жаром. А в груди вместе с предвкушением бурлила злость. Сара выбрала Иона. Ей плевать, что из-за него пострадала моя семья.

А мне теперь плевать на нее.

И Нефрит выбрал Иона, а не встал на мою сторону. Он мне не поверил, он посмел нагло посчитать, что я околдована… К черту! Пошел он к черту!

Пошли все они к черту! Лживые ублюдки, которых я считала своими друзьями!

Анестониан мертва. Она тоже мой враг, ведь она была заодно с Ионом. Ну и пусть горит в аду!

А я вернулась на Анталион, на свою родную Землю и шла к ним… ведь я знала, что они меня не предадут. Знала, что они меня поймут.

И мне льстило, что монстры и энспетры вокруг не стремились напасть на меня, а лишь молча рассматривали. Потому что они знали, что если они тронут меня, то их покалечат они… Ведь я им очень нужна, нужна живой и невредимой.

Ведь между нами связь…

Я зашла в тронный зал. Огни на факелах мерцали. Зал был пуст. На трех величественных высоких тронах никто не сидел. Очень странно…

Я внимательно рассмотрела третий трон, на которым обычно важно восседала Элизабет. Приятное предвкушение, что скоро ее оттуда выгонят, и на престол сяду я, трепетно обуяло мою душу.

Но не успела я отвернуться и зашагать обратно к выходу, как передо мной тут же возникли Гардос и Арктур. Высокие, крепкие, двухметровые — они возвышались надо мной, подобно башне. И на их лицах блестели довольные улыбки. Гардос оглядел меня с головы до ног и заметил засохшую золотую кровь на руках. Его глаза задумчиво округлились. Он узнал эту кровь…

— Ты убила энтариата? — усмехнулся он.

— Да. Анестониан. — улыбнулась я в ответ и высоко вытянула серебристый кинжал. — Проткнула ее этим.

Улыбка с благородного лица Гардоса исчезла.

— А я думал, ты будешь использовать свою силу, — поднял высоко подбородок Арктур.

Внимательно глядя на него, я быстро покачала головой и отпустила кинжал.

— Нет, Сара помешала.

— Ты убила ее на глазах Сары? — удивленно округлил глаза Гардос.

Сейчас я заметила в омуте его пронзительных зрачков вспышку ярости.

— Беатрис, — он мрачно втянул воздух, будто пытался прогнать чувство злости, медленно растущее в нем. — я тебе что говорил?

— Чтобы я ее убила. — пожала я плечами.

Мужчина скрестил руки и посмотрел на меня такими завораживающими сияющими глазами настолько глубоко и проницательно, что холодок промчался не только по всему телу, но и изнутри.

— Ты должна была помешать Саре добраться до Стражей Хаоса. Ты должна была убить Анестониан без свидетелей. Вот был мой приказ. — грозно шептал он, и вспышка недовольства мерцала в колодцах этих бездонных глаз.

Он сделал шаг вперед, будто хотел схватить меня и причинить жестокую душераздирающую боль, и даже Арктур напрягся и приготовился встать передо мной, но Гардос резко застыл и покачал головой. Сейчас я в его глазах заметила отражение настоящего замешательства.

— Хм… я чувствую, что зол, но почему-то не хочу на тебя сердиться… — он озадаченно посмотрел на меня, и я отчетливо заметила, как вспышка ярости медленно угасала. — что-то мне мешает на тебя злиться…

Я тоже это почувствовала. Рвущееся будоражащее кровь в венах тепло. Осколок души вибрировал в области дрожащего от волнения сердца. И, видимо,