Джигиты разостлали длиннейший достархан, приволокли огромные, в рост вставшего на задние лапы медведя, чаначи с холодным, как лед, кумысом, подали вареное мясо. Все три сотни казаков между тем расположились по берегу реки в тени.

Полковник Машин, убедившись наконец, что никакая неприятность ему не угрожает, умылся и подошел к достархану. Но здесь его снова одолели сомнения, и он не решался сесть, несмотря на усиленные поклоны Абиля. Бий догадался, чего опасается русский, и бросился к достархану. Пробовал все кушанья, наливал понемногу из каждого чанача к себе в пиалу и пил.

Русские смеялись и не опасались больше. Полковник, усевшись на почетном месте, рядом усадил толмача и сотника. Их троих обслуживал сам Абиль.

Полковник похлопал его по плечу.

— Как, вы сказали, вас зовут?

Абиль, когда толмач перевел ему эти слова, прежде чем ответить, спросил:

— Вы, должно быть, из наших, а? Обличье вроде бы русское, а говорите похоже на казахов. Вы не ногаец ли?

— Ты свое имя назови! — нахмурил брови толмач. — Какое тебе дело до меня? Ты за себя отвечай.

Абиль сразу присмирел:

— Моё имя Абиль… Абиль-бий, — сказал он, глядя на полковника.

Засиделись заполдень. Разговаривали миролюбиво. Полковник приказал достать водку из своих запасов, разлил по стопкам.

— Ну-с, уважаемый бий, — предложил он, испытующим оком взирая на Абиля, — теперь вы с нами выпейте.

Толмач, улыбнувшись, перевел. Абиль поглядел на прозрачную, как слеза, жидкость, потом перевел глаза на переводчика.

— Вы это называете араком, — сказал тот.

Абиль внутренне воззвал к богу: "Аллах, что я скажу ему?" Встал и, заикаясь, произнес:

— Ваше высокоблагородие, наш бог не велит нам пить арак. Простите, ваше высокоблагородие…

Полковник Машин, весело блестя светло-голубыми глазами, сказал:

— А наш бог не велел нам сидеть вместе с вами, но ведь мы сидим, верно?

Абиль, выслушав перевод этих слов, взял в руки пиалу. "Аллах, ты один можешь простить меня за этот грех!" — и он выпил водку, а пиалу отбросил в сторону. Сотники захохотали, а полковник улыбнулся:

— Вот это другое дело!

Солдаты с наслаждением пили кумыс, пили и похваливали: "Хорош, очень хорош!" Абиль удивлялся этому и решился потихоньку спросить переводчика:

— Мусульманин, разве они знают кумыс?

— Они не едят конину и кобылье молоко не пьют, вообще-то. А эти просто привыкли. Прошли всю казахскую степь, вот и привыкли, — уже более дружелюбно отвечал переводчик, покрасневший от выпитой водки. — Человек ко всему привыкает, ко всему его приучить можно.

Солдаты пытались разговаривать с киргизскими джигитами и кое-как понимали друг друга. Смеялись. Абиль все это видел, все подмечал. Его благородие и сам немного опьянел от водки и стал разговорчив; он словно позабыл и о своем чине, и о том, что он здесь представитель русских, обращался со всеми, как с ровней, и не особенно старался вникать в то, что слышал. "Смотри, пожалуйста, угощение принимает, разговаривает попросту, душа нараспашку… Видно, народ-то они незлой, общительный", — думал, глядя на полковника, Абиль-бий.

…По направлению к Кель-Мазару потянулась в отдалении цепочка людей. Полковник заметил их и принялся всматриваться, то же сделал и толмач, наставив ладонь козырьком над глазами.

У Абиля дрогнуло сердце. Он вспомнил вдруг о том, что сидит здесь не по праву, что он украл совет у Алмамбета и жизнь у Бекназара. Опустив голову, он объяснил:

— Люди эти… они на кладбище идут, несут покойника. Не знаю, надо ли приписать это одному только приближению вашего высокоблагородия, но тут жил один непримиримый ваш враг. Вечером накануне вашего прибытия умер он. Ни с того ни с сего начало его рвать кровью. Его и хоронят. Вы не опасайтесь.

Полковник как будто успокоился и, поднеся к глазам бинокль, долго рассматривал процессию.

Впереди несли носилки с телом покойного. Несли четверо, поставив на плечи. Следом вели коня, к луке седла которого подвешен был обоюдоострый обнаженный меч. Несущие гроб сменялись, потому что многие хотели отдать последний долг батыру.

Эхо многоголосого плача неслось по окрестным горам, и казалось, что смерть эту оплакивает вместе с людьми природа…

Полковник опустил бинокль, встал.

— Ну-с, благодарю вас, уважаемый бий.

И без переводчика было понятно, что гости собираются в путь. Абиль тотчас окликнул Карачала, и тот, ожидавший только знака бия, выступил вперед, держа обеими руками серебряный поднос, на котором лежал сваренный целиком гусь. Полковник Машин прежде всего обратил внимание не на поднос, а на державшего этот поднос слоноподобного детину.

— Отведайте последнего блюда, мы наслышаны, что господин полковник любит мясо птицы. У нас птицу не держат, в город за нею посылали.

Полковник начал было отказываться. Абиль уговаривал, чтобы он отломил ножку и хоть попробовал. В конце концов полковник из вежливости согласился, Он взял гуся за одну ногу, потянул. Птица была хорошо проварена, мясо мягкое, легко поддавалось, и тут полковник увидал, что из гусиного живота выпало на блюдо несколько золотых монет. Растерявшийся полковник повернулся к Абилю и встретился с ним глазами. Абиль едва заметно улыбнулся и покивал головой. Толмач сделал вид, что ничего не заметил. Полковник, видимо, не знал, как поступать, — брать или отказаться.

— Якши киргиз[79],— вроде бы поблагодарил он.

— Если вы сыты, можно приторочить его, — сказал Абиль-бий и проворно завернул гуся вместе с блюдом в скатерть. Сверток уложили в торока.

— Якши киргиз, — повторил Машин.

Прощался полковник с Абилем за руку. Абиль не сразу выпустил его руку и, кланяясь, попросил через переводчика:

— Брат мой, передай, дорогой, его благородию, что мы просим оставить нам письменное свидетельство. Ты ведь знаешь, народ наш склочный, мало ли что болтать начнут, а я тогда бумагу покажу. И если еще прибудут ваши люди, им тоже показать можно.

Переводчик, в глубине души удивляясь хитрости этого человека, пересказал его просьбу. Полковник Машин достал листок бумаги и быстро начал писать: "Обследуя горы, мы повстречались с кара-киргизами. Их бий ибн Караш Абиль встретил нас с радостью и проявил истинно дружеское отношение. Свидетельствуя об отсутствии у этого племени и его бия дурных намерений по отношению к русским властям, мы просим членов экспедиций, имеющих состояться после нашей, обращаться с этими людьми по-доброму". Он поставил подпись и отдал листок Абилю.

Отряд двинулся дальше. Абиль же долго стоял и любовался бумагой, которая впоследствии, вплоть до появления русской администрации, дала ему как особый указ, полученный от царя, возможность и право властвовать над простым народом.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

ОКРОВАВЛЕННЫЙ МЕЧ