Но эти следы поспешно устранялись. Канцелярские клерки и техники деловито сновали, подобно крысам, без устали заменяя повреждённое и придавая внутренним помещениям их привычный вид. Герти не сомневался, что через неделю в здании не останется ни следа того боя, что они вели с безумной, одержимой Дьяволом, машиной.

— Что с «Лихтбрингтом»? — спросил он, не удержавшись.

Мистер Беллигейл усмехнулся его нетерпеливости.

— Мёртв. Совершенно мёртв. Сейчас мы, подобно падальщикам, разбираем его на запчасти. Ужасно утомительная предстоит работа. Целые акры механизмов, мили проводов…

— Вы имеете в виду, что его не восстановить?

— Все предохранители взорвались, сложнейшие внутренности логических контуров расплавились или превратились в труху. То, что когда-то было самым совершенным творением математического гения, теперь являет собой механический труп. Возможно, будь здесь профессор Нейман, он смог бы воскресить своего Франкенштейна. Но, к счастью для всех нас, профессор отбыл по новому месту службы.

— Надеюсь, новое начальство будет к нему благосклонно, — отозвался Герти с нескрываемым сарказмом, — Значит, чёртова машина не пережила той ночи и теперь мертва? Но что её убило?

— Если вы желаете найти и покарать убийцу «Лихтбрингта», у вас ничего не выйдет. Потому что никто его не убивал. В некотором роде это было… кхм… самоубийство. Общая системная ошибка, мгновенно обрушившая все уровни логического мышления. Впрочем, вам сложно будет понять, нет нужного образования…

— Новому Бангору будет тяжело жить без его помощи, — осторожно заметил Герти, дуя на чай.

— Несомненно. На протяжении многих лет «Лихтбрингт» выполнял всю чёрную работу. Мы слишком привыкли возлагать самые сложные вопросы на его железную спину. А теперь он мёртв и проку от него не больше, чем от поломанного арифмометра. Это значит, что нам придётся вновь брать всё в свои руки. Это потребует прорву сил и много времени, но в конце концов мы с этим справимся. Канцелярия с этим справится.

Герти кивнул. Он знал, что Канцелярия с этим справится. Как справится с чем угодно.

Потому что Канцелярия была чем-то несопоставимо более сложным, чем любая машина. И куда более бездушным. На её фоне «Лихтбрингт» был лишь механической куклой.

— Кстати, полковник, — мистер Беллигейл улыбнулся и, как всегда, от этого зрелища у Герти на миг застыла в жилах кровь, — Вы так и не спросили, кому мы все обязаны своим спасением.

— Спасением? — уточнил Герти самым безразличным тоном, баюкая в ладонях горячую чашку, — Полагаю, всё это было делом случайности. Или, если угодно, чудом.

— Отчасти, конечно, можно назвать это и чудом. Едва очнувшись, я, признаться, именно так и подумал. Я ведь видел, как это… эта… это существо ворвалось в наш мир сквозь распахнутую дверь. И уже думал, что очнусь на раскалённой адской сковородке.

— Я мало чего помню, — солгал Герти, — Лишился чувств сразу вслед за вами.

— Так вот, чудо действительно имело место. Только явилось оно не само собой. Чудеса никогда не приходят сами.

— Вот как?

— Да, — мистер Беллигейл сцепил свои длинные пальцы в замок, испытывающее глядя на Герти, — Нас с вами кое-кто спас. И нас с вами, и Канцелярию, и весь Новый Бангор. А быть может, и гораздо больше, чем какой-то захудалый остров на краю океана. Кто-то явил собой поступок беспримерного мужества, бросил вызов всем силам тьмы и тем спас наши души. Хотите узнать, кто это?

Герти и так знал, кто это.

Это был он сам.

События страшной ночи навеки отпечатались в его душе, как на горячем воске. Он помнил обжигающее дыхание подступающего всё ближе Сатаны. Помнил прикосновение его пальца ко лбу. И яростное удивление, в краткий миг обратившее отринутое Господом чудовище в самую настоящую панику.

Проникнув в сознание Герти, Несущий Свет нашёл там нечто такое, чего не стоило находить. Что-то, что мгновенно сокрушило его новоприобретённое тело и швырнуло естество обратно, в раскалённые глубины ада. Что-то, чего не мог вынести даже владыка демонов.

У Герти было время поразмыслить об этом, когда он пришёл в себя. И теперь он знал наверняка, какая именно находка стала смертельной для Сатаны.

Душа. Его, Гилберта Натаниэля Уинтерблоссома, бессмертная и чистая душа.

Вторгаясь в обитель Канцелярии, Сатана предполагал найти здесь именно то, чем Канцелярия и казалась внешне. Сборище хищных вечно-голодных крыс, что-то вроде его собственного сатанинского отродья. В мрачных стенах Канцелярии он попросту не предполагал обнаружить что-то светлое и чистое, не тронутое скверной. И сам оказался ослеплён.

Прикоснувшись к помыслам Герти, он точно обжёгся. Вместо хищной канцелярской крысы или хладнокровного конкистадора полковника Уизерса он обнаружил нечто иное. Душу Гилберта Уинтерблоссома, праведного и чистого человека, который оказался на острове лишь по недоразумению. Это было сродни керосиновой лампе, по неосторожности взорвавшейся в руке.

Возможно, будь Сатана на тот момент сильнее, он бы выдержал подобный удар. Но он только ступил в новый для него мир, полный восхитительных лакомств, и не успел набраться истинной силой. Оттого маленькая искра по имени Гилберт Уинтерблоссом прожгла его до самого чёрного сердца, швырнув обратно в клокочущую адскую бездну.

— Кто это? — спросил Герти с вежливой улыбкой, но безо всякого интереса.

Он знал, кто спас их всех. Но не собирался говорить об этом мистеру Беллигейлу. Некоторые знание полагается хранить в себе, как драгоценные сосуды, не доверяя посторонним. Это знание навеки останется с ним, его никогда не коснутся ледяные крысиные лапы Канцелярии, обращающие в прах всё, чем завладевают. Возможно, днём раньше он не стал бы скрывать правду от своего непосредственного начальника. Но тот Герти, что сидел в кабинете мистера Беллигейла сегодня, был совсем другим человеком.

Свет искры, разорвавшей дьявольские покровы, не иссяк бесследно. Он успел озарить того, кто прежде именовал себя Гилбертом Уинтерблоссомом, необратимо изменив его внутреннее устройство и вылепив из него совершенно другую сущность. Точнее, как он понял с облегчением, сущность эта всегда была неизменной, озарение лишь сорвало с неё налёт грязи и ила, которым она обросла за долгие годы пребывания среди греха. Так человек, заходя в дом, стряхивает со своих подошв пласты уличной грязи.

Осознание этого преображения наполняло Герти ощущением истого и ликующего благоговения.

Двадцать два года он, не задумываясь, губил свою душу. Пил, ел, предавался бессмысленным развлечениям и праздности, играл на бильярде, курил, не выказывал должного уважения ко старшим, не каждую неделю посещал церковь…

Всё это время он даже не догадывался, что в его груди хранится драгоценность подобного рода, один лишь отблеск которой способен заставить самого Дьявола сбежать без оглядки в ад. Сейчас это казалось ему едва ли не святотатством.

Он переменится. Свет собственной души позволил Герти увидеть себя заново. Себя, и свою жизнь. В этом свете Герти видел и своё будущее, столь ясно, будто