картины Ролана («Доктор Айболит 86»), Ромм сказал, что только теперь он понял, какую картину хотел сделать Ролан из «Семи нянек» и какую картину он, Ромм, сделать Ролану не дал, помешал. Боюсь, что на «Ленфильме» после «В бой идут одни старики» «задним числом» не нашлось своего Михаила Ильича. Забылось. А не надо бы забывать. Я убежден, что, если мы сегодня посмотрим заинтересованными глазами этого неудачного «Зайчика», мы в нем увидим родовые черты будущих быковских фильмов.

Ну, во-первых, это была невеселая комедия. Тогда про нее говорили – несмешная. А мне кажется, она была сознательно невеселой, от внутренней полемики Быкова с неизбежным оптимизмом его тогдашних ролей. И сыграл он главного героя хорошо (я вообще не помню, чтоб даже в плохих картинах он играл плохо), только герою для непривычности, новизны, которую хотел в него вложить Быков, не хватило материала в сценарии. Он оказался как бы на полпути между тем, что от Быкова ждали, и тем, чего он хотел от себя. И, наконец, я совсем не уверен, что сам Леня твердо знал, чего он хочет, по крайней мере столь же твердо, как то, чего он не хочет. А это не одно и то же. Недаром поется: «Отречемся от старого мира», а потом добавляется «отряхнем его прах с наших ног» – так сказать, в два приема. Причем первое, как известно из истории, сделать легче, чем второе.

Примерно можно представить себе по фильмам, которые он сделал через десять лет, чего Леня хотел. Хочется думать, что именно об этом он мечтал, когда ему дали снимать первую картину. А вот с чем он порывал, от какой судьбы уклонялся, так беззаветно разрушая свою актерскую биографию и устремляясь в режиссуру, это я попытаюсь сформулировать, опираясь еще на один – третий – разговор с ним, который я конечно же помню не дословно и перескажу своими словами.

Леня очень боялся попасть в вечные мальчики кинематографа: «Маленькая собачка до старости щенок» – им употребленное выражение. Ведь сколько взлетов такого рода знало кино, а потом десятками лет стареющие киномальчики вынуждены были искать себя в каком-то новом, так и не открывшемся им качестве. Вот отсюда, как мне кажется, его беспримерное в нашем деле и в нашей среде решение, в тот момент всем, в том числе и мне, казавшееся самоубийственным.

Он уехал из Ленинграда в Киев и словно исчез. Я не помню ни одной его актерской работы за эти годы. А были ли они? Иногда доходили слухи, что он что-то пробивает на киностудии имени А. П. Довженко. Что – не помню. Я очень хочу понять, как за столько лет пусть даже осознанно выбранной безвестности он ухитрился не растерять профессиональные и человеческие качества. Как он ухитрился за столько лет не озлобиться, сохранить юмор и веру в людей? Не знаю. Для меня это – подвиг. Подвиг человеческого духа. Но когда я на рядовом сеансе в кинотеатре «Баку» смотрел его картину «В бой идут одни старики», ни одна из этих мыслей не пришла мне в голову. Потому что я смеялся и плакал вместе с Леней и был счастлив. Не знаю, можно ли так сказать, но иначе не получается: я был счастлив очищающим душу счастьем.

Это удивительная картина. В ней все сразу видно: и все ее многочисленные достоинства, и вполне явные недостатки. Но это потом, когда гаснет экран. А пока на нем разворачивается история «третьей поющей», я, видевший ее с тех пор раз шесть, всякий раз плачу, как ребенок; и даже сейчас, когда я просто об этом пишу и прикасаюсь к ней душой, у меня слезы где-то рядом.

Я не критик и не буду влезать в формулировки. Но как практик-режиссер я знаю каждой клеточкой: все в этой картине выверено по внутреннему камертону режиссера, по его собственной мелодии – это такое естественное человеческое самораскрытие с помощью любимого искусства, которое для меня ставит эту картину в разряд чудес кинематографа. И ведь поразительная вещь: в картине нет даже следа десятилетней творческой голодовки, она легкая, словно очередная, за две недели снятая единым духом. И пота в ней нет. И стараний. Свежее дыхание. И еще одно: как этот отступник актерской профессии любит своих коллег, как он ими любуется, как нежно их ведет, как поворачивает к нам новым – старых, неожиданным – молодых. Ведь такой роли, какую сыграл в этой картине глубоко почитаемый дядя Леша – Алексей Смирнов, – ему не доводилось играть много лет, если вообще доводилось.

Ну и последнее про эту картину. Впрочем, это уже относится и к «Аты-баты…» Какого артиста представил нам режиссер Леонид Федорович Быков?! Теперь понятно, почему артист Быков не хотел сниматься ни у кого другого. Впрочем, что значит не хотел? Хотел, конечно, может быть, ночами плакал. Но снялся только в тех ролях, в которые мог вложить и тот кусок души, что остается за пределами любого амплуа. И этим очень похож на другого замечательного режиссера и артиста, который от себя – артиста – только сам мог потребовать и взять высшей мерой. Я говорю о Шукшине.

Хорошо, что я успел сказать Лене хоть часть того, что здесь написал, о его работе. А встретиться нам больше не довелось. Говорил с ним по телефону. По тому самому, по которому спустя два года услышал о том, что его больше нет.

1997

Я строю на песке

Первое знакомство с Вильчеком было довольно странное: подошел человек – было это в Доме кино – незнакомый, роста небольшого, с неестественно прямой спиной – я тогда не знал, что у него были проблемы с позвоночником – интеллигентно так подошел:

– Вы, – не то спрашивает, не то утверждает, – Симонов?!

– Да, – говорю, – я вам зачем-то нужен?

– Ну, как вам сказать… хотел бы уточнить одну деталь вашей биографии.

Сейчас даже странно, что мы познакомились только в 1982 или 1983 году. Опорные точки наших биографий совпадали если не во времени, то в пространстве. Жизненный опыт включал «Севера», Восток, журналистику, телевидение, да и основополагающие персонажи этих биографий были одни и те же. Поэтому из памятных разговор с Севой этот, единственный, на вы, и происходить он мог только после 1981-го, когда уже вышел однотомник воспоминаний о моем отце, потому что «уточнение детали» касалось моего текста, помещенного именно в этой книге.

Незадолго до своей смерти Сева дал мне большое интервью для фильма об отце, и там подробное изложение этого эпизода