обычных обстоятельствах я бы отскочила назад и вынудила его преследовать меня. Но я не пытаюсь одержать над ним верх в бое на мечах – во-первых, потому что это невозможно, ведь он как-никак упражняется в этом уже тысячу лет, а я взяла меч в руки… всего пять дней назад. А во-вторых, мне не нужно биться с ним, я хочу всего-навсего подобраться к нему так близко, чтобы коснуться его.

Первоначально я думала, что разумнее просто подойти к нему сзади и дотронуться до него рукой, но, когда я рядом, он всегда настороже. К тому же мне необходимо заморозить его во времени в такой ситуации, когда остальные горгульи не бросятся ему на помощь до того, как я смогу снять с него кольцо. Никто из них не посмеет вмешаться в поединок за право обладания кольцом – во всяком случае я надеюсь, что они этого не сделают до того, как я заберу его.

Но Честейн – хитрый и осторожный противник, он машет своим мечом, и, когда я уклоняюсь, ухитряется срезать лезвием около двух дюймов моих волос, что отнюдь не входило в мои планы. Конечно, хорошо, что ему не удалось отсечь больше, но я слишком взбешена, чтобы думать об этом.

Он играет со мной. Мы оба понимаем это, как и наши зрители. Этот тип упражнялся в схватках с мечами всю свою жизнь, и не мне с ним тягаться. Если бы он захотел, то мог бы уже закончить этот поединок, но он предпочитает смаковать унижение.

Он замахивается опять, наверняка намереваясь отрезать еще часть моих волос, но этому не бывать. Я падаю на землю и откатываюсь в сторону, что вызывает у горгулий смех, поскольку им кажется, что я сдаюсь.

Но я и не думала сдаваться и, катясь мимо него, вытягиваю руку и касаюсь его ноги, одновременно притрагиваясь к спрятанной внутри меня зеленой нити.

Я знаю, что у меня не так уж много шансов на успех – ведь я пытаюсь заморозить того, кто и без того уже заморожен во времени, – и поэтому продолжаю катиться в сторону на тот случай, если это не сработает. Но, вскочив на ноги, я вижу, что мой план все-таки сработал. Он обратился в камень, его ноги расставлены, меч поднят, лицо напряжено. И кольцо на его руке не стало каменным, оно по-прежнему блестит.

Мое сердце неистово колотится в груди, когда я понимаю, что трюк сработал, что мы можем взять кольцо и убраться отсюда. Я бросаюсь к Честейну, но слева от меня раздается крик Иден, и мне приходится обернуться.

И у меня падает сердце – выходит, я недооценила остальных горгулий и то, что они могут сделать, если я заморожу их вожака. Они все мчатся ко мне – и должна сказать, что, когда на тебя несутся тысячи воинов, это чертовски пугает.

Стараясь действовать как можно быстрее, я касаюсь зеленой нити и одновременно дотрагиваюсь до Честейна.

Разморозившись, он завершает свой рубящий удар, но тут до него доходит, что меня там уже нет и что его меч рассек воздух. Он стремительно поворачивается, ошалело вытаращив глаза и пытаясь меня найти.

– Как ты это сделала? – спрашивает он.

Быстро посмотрев влево, я обнаруживаю, что остальные горгульи выходят из круга, и опять сосредотачиваюсь на Честейне.

– Я же тебе говорила, что у меня есть и другие таланты. Но ты никогда не спрашивал какие.

– Я спрашиваю теперь. Ты можешь замораживать людей?

– Я могу делать массу вещей, – уклончиво отвечаю я, оглядываясь по сторонам.

– Тогда давай биться, – рявкает он. – Посмотрим, кто сможет победить в этом поединке.

Я вижу, что он в ярости от того, что я взяла над ним верх, от того, что какая-то девчонка, которую он не уважает, смогла в мгновение ока остановить и его, и этот бой. Но, когда он заносит свой меч и атакует меня, я немного пугаюсь.

Потому что я полагала, что к этому моменту все уже будет кончено. Я была уверена, что, если я заморожу его, у меня будет масса времени, чтобы снять кольцо…

Честейн машет своим мечом, и я уворачиваюсь. Может, мне перебраться на другую сторону круга? Но, возможно, если я заморожу его снова, вся армия не помчится его спасать, потому что они уже поняли, что с ним все в порядке?

На этот раз, когда он начинает выполнять сложный маневр с разворотом, я даже не пытаюсь увернуться. Вместо этого я обращаюсь в камень, так что удар меча не наносит мне никакого вреда, а затем снова превращаюсь в человека и, сжав запястье Честейна, опять касаюсь нити полубожества.

Он застывает, я протягиваю руку к кольцу, и вся армия опять несется ко мне. Даже если я завладею кольцом, мне ни за что не выйти из этого круга живой, понимаю я, и быстро размораживаю его.

– Почему всякий раз, когда я замораживаю тебя, сюда несется вся армия? – с издевкой спрашиваю я. Быть может, если я уязвлю его гордость, он прикажет им не реагировать? – Они что, так боятся, что их военачальника победит какая-то девчонка?

– Армия горгулий поклялась защищать беззащитных, моя королева, – говорит он, кружа вокруг меня с поднятым мечом. – Когда ты выбираешь путь труса и замораживаешь меня, вся армия знает, что честь велит ей защитить меня. Приказать им не вмешиваться значило бы изменить саму суть нашего предназначения.

Его слова ранят меня глубже любого меча.

Я хочу наорать на него, крикнуть, что это война, что не все делится на черное и белое, что у меня тоже есть честь. Но я знаю, что это контрпродуктивно. Честейн уже все решил для себя, решил всего через пару минут после того, как нас представили друг другу – он тогда уже счел меня недостойной.

И, если честно, я сыта этим по горло.

Он не оставил мне выбора, кроме как надеяться, что я смогу провернуть последнюю отчаянную авантюру и при этом не разгневать Бога времени.

Я мысленно молюсь о том, чтобы Джикан не заметил то, что я собираюсь сделать. Похоже, он не имел ничего против, когда я заморозила нас при Дворе вампиров, чтобы попасть сюда. Надо думать, если я заморожу еще нескольких людей на одну минуту – а может, и на меньшее время, если у меня получится снять кольцо быстро – это не отразится на его радаре. К тому же он, наверное, все еще занимается сёрфингом, так что мне ничего не грозит, верно?

Поэтому я опять