Шрифт:
Закладка:
— Только не говори ему об этом, потому что, как он считает, я все еще злюсь из-за этого. Тем не менее, он, наверное, единственный друг, который у меня когда-либо был, так что, возможно, в этом есть смысл. Но теперь Леон продолжает говорить о том, что я должен сделать для него татуировку Лео, как будто мое тело — это гребаный блокнот для всех них, на котором они могут рисовать, что хотят, — он закатил глаза.
— Может, тебе стоит это сделать, — предложила я, пожав плечами. — Я тоже чувствую связь между тобой и ним. И у вас теперь общая половинка, так что разве это не делает вас как бы… братьями в законе или типа того?
— О, черт возьми, только не ты. Не называй меня так. Ни сейчас, ни когда-либо.
— Я думаю, это мило. Давай, Пауло пытался научиться делать татуировки в качестве одного из своих последних хобби, так что все, что тебе понадобится, прямо здесь. К тому же ты сделаешь доброе дело, если используешь его для достойного искусства — не говори Пауло, но на той неделе он сделал моей кузине Грете татуировку Пегаса на спине, и его рог выглядит как честный до звезд член. Серьезно — у него даже вены есть. Все остальные делают ставки на то, сколько времени пройдет, прежде чем ей удастся получше рассмотреть татуировку в зеркале или на фотографии и понять, что он сделал. Это будет чертовски эпично, когда она это сделает.
Райдер рассмеялся, и я поняла, что мне действительно нравится его общество.
— Знаешь, что странно, — сказала я. — Меня вырастил человек, который рассказывал мне только ужасы о тебе. Он предупреждал меня обо всех ужасных вещах, которые ты сделаешь со мной, если я когда-нибудь окажусь так близко к тебе, и все же, в конце концов, вот я сижу рядом с тобой со всеми своими конечностями, пока он… он…
Я запнулась, мой разум наполнился воспоминаниями обо всех тех поганых вещах, которые мой папа делал со мной на протяжении многих лет. Обо всей боли, страхе и ужасе, которым он подвергал меня, якобы для того, чтобы «сделать меня сильнее». Я жила в аду все те годы, что провела в ловушке по его милости, пока Данте и моя тетя Бьянка не узнали обо мне и не потребовали, чтобы мне разрешили переехать и жить здесь. И они не знали даже малой доли того, что я пережила с ним. Не то чтобы я хотела лгать им об этом, скорее, боль от этих воспоминаний была слишком сильной, чтобы делиться ими. Да и какой в этом смысл? Он был мертв, его больше нет, и все, что у меня осталось в память о нем, это шрамы в моем сердце и на моей плоти.
Я провела пальцами по линиям разрушенной кожи на правом боку, и взгляд Райдера опустился, чтобы проследить за этим движением.
— Ты ненавидишь свои шрамы? — спросил он, хотя это было скорее утверждение, чем вопрос.
Я посмотрела на него, разглядывая крошечную линию серебристой кожи, видневшуюся над его рубашкой, и он кивнул.
— Мне знакомо это чувство, — он задрал рубашку, обнажив мириады шрамов, покрывающих его грудь, и я сглотнула, зная, что он страдал еще сильнее, чем я. Райдер опустил рубашку. — Или, по крайней мере, раньше. Раньше я считал их признаком слабости, напоминанием о том времени, которое я провел по милости этой суки, о том, как она одолела меня… обо всем этом дерьме.
— Но теперь? — спросила я, в моем тоне прозвучал намек на надежду, в которой я не была уверена, что хочу признаться. Но я не знала другого человека, у которого были бы такие шрамы, как у меня. Несколько других Оскуров пережили немного пыток, но не в моем возрасте и не так, как я. Годы психологического насилия и пленения в доме моего отца оказали на меня почти такое же влияние, как и последний акт насилия, который на всю жизнь запечатлелся на моем теле. Пытки Райдера, может быть, и не исходили от родителей, но все же они исходили от того, с кем он был вынужден жить месяцами, он знал, каково это — быть в плену и во власти могущественного фейри.
— Теперь я знаю, что лучше не пытаться определить себя по моим самым слабым моментам, — ответил он, пожав плечами. — Потребовалось время и годы, когда я делал все возможное, чтобы доказать себе и всему миру, что я неприкасаемый, неудержимый, бесстрашный, но, делая это, я совсем забыл о жизни. Элис была единственной, кто действительно показал мне, что мне нужно для счастья и как я должен определять себя.
— И как же?
— По тем вещам, которые для меня важнее всего. По тому, ради чего я готов жить и умереть, — он снова протянул костяшки пальцев ко мне и щелкнул пальцами, как будто хотел стряхнуть татуировки, если бы мог. — Не ради этого. Но ради этого, — Райдер задрал рубашку и показал мне черную букву X, которая была набита прямо напротив его сердца, и мой пульс участился, когда я почувствовала, что это было для него. Это была она. И все, что она дала ему. И сила этого пробудила мои дары и заставила мою кожу покалывать.
— Моя семья — все для меня, — вздохнула я. — Я бы хотела, чтобы этот шрам олицетворял их, но все, что он делает, это напоминает мне о нем и о том, что он со мной сделал.
— Так измени это, — пожал плечами Райдер, снова опуская рубашку. — Я, конечно, не изменился за ночь, и я бы не сказал, что я даже близок к тому, чтобы узнать о человеке, которым я могу быть, а не о том, кого все от меня ждут. Но я решил больше не обращать внимания на то, что думают другие. Я могу идти своим путем и знать, что к тому времени, когда я дойду до его конца, по крайней мере, я проживу свою жизнь так, как я хотел, чтобы сложилась моя судьба.
Я думала об этом, отвернувшись, чтобы посмотреть на луну, безмолвно прося ее помочь направить меня в этом, помочь мне понять, что мне нужно делать.
Я не была уверена, сколько времени прошло, прежде чем я приняла решение, и я снова повернулась, чтобы посмотреть на Райдера.
— Я хочу, чтобы ты покрыл их для меня, — твердо сказала я. —
