оставаясь на всю тоскливую ночь наедине со своими же охами и ускользая постепенно в оживающую в эти вот тревожно-маетные часы сумасшедшую веру в чудо, в маленькое и вполне возможное завтра же чудо.

Шконка колыхалась, но уже вместе со стенами и со всей камерой. Все, оказывается, проницаемо в мягкости своей, и я проваливался вместе с матрацем куда-то вниз мимо медленно оползающих туда же вниз стен…

– Подъем, – заорал конвоир, и я очнулся в своем закутке за барьером, в отгороженной этой клетке у стены пустого судебного. зала.

Жалко было расставаться с теплой дремотной успокоенностью, но конвоир гремел уже дверью, собираясь выводить, а я все молчу, и надо стряхнуть оцепенение, надо встряхнуться – ведь это мое «Последнее слово». Судья за длиннющим столом и двое «кивал» собирают уже бумаги, а прокурор спит себе за своим столиком, и надо что-то сказать – другой возможности не будет…

– Вот вы спите себе, – укоризненно проговорил судья, – а нам приходится за вас работать.

– Это вы спите, – возразил я, – спите себе и не видите, что вокруг творится, знать не хотите, как по вашей милости над людьми издеваются. Вам бы одно только – устроить вокруг темень и ночь…

Вдруг я понял, что они меня не слушают и слушать не могут. Они попросту меня слышать не могут, так как у всех уши заткнуты клочками желтой ваты. «Кивалы» еще и глаза прикрыли, а судья вынул вставную челюсть и копается всей пятерней во рту, но зато проснулся прокурор.

– Железным законом… – прокричал он в пустой зал и снова заснул.

– Не будет по-вашему, – неуверенно сказал я. – Ночь кончится, и вы все растаете, как ночные тени. Сейчас вот прокричит петух – и кончится ваша ночь.

И вдруг я понял, что несу чушь, ведь они исчезнут, когда услышат крик петуха, но они его не услышат, потому что у них вата в ушах, и, значит, не исчезнут.

– У вас вата в ушах, – я заспешил, так как слышал уже хлопанье крыльев, – вам необходимо вытащить вату…

– Каленым железом, – снова проснулся прокурор.

– Ну что ты с ними разговариваешь, – повернулся конвоир. – У них же вата в ушах – они не слышат.

– Не так, – заорали на меня откуда-то появившиеся в зале представители общественности. – Крикни посильнее.

– Это не по правилам. – Я потерянно огладывался. – Уже петух кричит, а у вас вата в ушах…

– Никаких нарушений законности я не обнаружил, – вскинулся прокурор, – и не потерплю.

Я чувствовал, что надо закричать – иначе они так и не услышат меня, и ничего уже нельзя будет сделать с ними, и никуда они не денутся, а, наоборот, я превращусь в серую тень. Но крик мой застревал в горле, и поздно уже… Поздно. Конвоир тряс меня за плечо, петух тихонечко кукарекал, и последним умоляющим взглядом я попытался привлечь внимание сидящих за зеленым столом.

Маленький шимпанзе сидел в центре, рассматривая свои челюсти, а две крупные гориллы опали, закрыв глаза, и только рыжая вата подрагивала в ушах. С огромного герба над ними свесил вниз голову тощий петух и, глубоко вздохнув, расправил крылья, стараясь не задеть острый серп.

– Вы же не люди, – засмеялся я, все поняв. – Вы сансару.

– А ты кто? – закричал над ухом конвоир. – Кто?!

…Я проснулся от громкого крика и лежал, не открывая глаз, стараясь не забыть что-то важное из того, что только что понял во сне. «Сансару» – древняя фигурка трех обезьянок, закрывающих глаза, уши, рот… Почему же это казалось только что таким важным?..

– Так кто ты? – орал Веселый. – Я те счас все крылья повыщипываю и гребень на уши выверну, петушара! А ну, Танька, гони его сюда!

По проходу, подгоняемый Танькиными пинками, толчками, как-то замирая на каждом шагу, продвигался Саламандра. Он затравленно оглядывался вокруг, и я, не успев отвернуться, поймался в безумный его взгляд. Увидел себя в черном омуте расширенного зрачка – маленькая искривленная обезьянка с торчащими из ушей клочками ваты – сансару… И не вырваться мне уже из этой горящей ненавистью бездны – я шевельнулся, пробуя выбраться, вынырнуть, но не слушались омертвевшие руки, и я с головой погрузился в темень зрачка… уже навсегда…

1992

Тексты публикуются по изданиям

Лесков Н. С. Человек на часах // Лесков Н. С. Собр. соч.: В 12 т. М., 1989. Т. 2. С. 337–354. (Библиотека «Огонек»).

Гаршин В. М. Четыре дня // Гаршин В. М. Сочинения. М., 1983. С. 25–35.

Чехов А. П. В овраге // Чехов А. П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М., 1977. Т. 10. 1898–1903. С. 144–180.

Иванов А. П. Стереоскоп: Сумеречный рассказ // Ночной принц: Санкт-петербургская фантастика Серебряного века / Сост. Е. Б. Белодубровский, Д. К. Равинский. СПб., 2018. С. 79–128.

Бунин И. А. Снежный бык // Бунин И. А. Собр. соч.: В 9 т. М., 1965. Т. 3: Повести и рассказы, 1907–1911. С. 201–203.

Слонимский М. Л. Варшава // Слонимский М. Л. Собр. соч.: В 4 т. Л., 1969. Т. 1: Рассказы, 1921–1926. Лавровы. С. 26–41.

Лавренев Б. А. «Гала-Петер» // Лавренев Б. А. Собр. соч.: В 6 т. М., 1982. Т. 1: Повести и рассказы. С. 53–72.

Замятин Е. И. Рассказ о самом главном // Замятин Е. И. Избранные произведения: В 2 т. М., 1990. Т. 1. С. 442–471.

Платонов А. П. Епифанские шлюзы // Платонов А. П. Собр. соч.: В 3 т. М., 1984. Т. 1: Рассказы и повести, 1921–1934. С. 221–251.

Зощенко М. М. Западня // Зощенко М. М. Собр. соч.: В 5 т. М., 1994. Т. 1: Рассказы. С. 272–276.

Хармс Д. И. Старуха: Повесть // Хармс Д. И. Полн. собр. соч.: В 6 т. СПб., 1999. Т. 2: Проза и сценки. Драматические произведения. С. 161–188.

Набоков В. В. Групповой портрет, 1945 / Пер. С. Ильина // Набоков В. В. Собр. соч. американского периода: В 5 т. Т. 3: Пнин. Рассказы. Бледное пламя. СПб., 2004. С. 218–232.

Солженицын А. И. Случай на станции Кочетовка // Солженицын А. И. Собрание соч.: В 30 т. Т. 1. Рассказы и крохотки. М.: Время, 2006. С. 159–209.

Бродский И. А. Коллекционный экземпляр / Пер. с англ. А. Сумеркина с обширной авт. правкой // Бродский И. А. Соч.: В 7 т. / Сост. и подгот. Г. Ф. Комарова. Т. 6: О скорби и разуме: [эссе]. СПб.: Пушкинский фонд, 1995. С. 202–246.

Наум Ним (Ефремов Н. А.) До петушиного крика // Знамя. 1992. № 10. С. 59–95.

Примечания

1