чтобы помочь прийти к власти правому «Национальному фронту», объединяются с исламской фундаменталистской партией. Новое правительство снимает немусульман c государственных и академических должностей, легализует полигамию и распределяет привлекательных жен. В конце романа главный герой подчиняется новому порядку. После публикации книги Уэльбека широко обвиняли в исламофобии, но на самом деле его произведение – это сатира на хрупкие французские институты и неспособность городских интеллектуалов их защитить.

Пример «Покорности» наводит на мысль, что политические катастрофы интересуют научную фантастику так же сильно, как природные и техногенные бедствия. С 1930-х неоднократно создавались антиутопии о фашистской Америке. Этот страх сохраняется еще с тех пор, как вышел роман Синклера Льюиса «У нас это невозможно» (1935), и проявляется в таких книгах, как «Бегущий человек» Стивена Кинга (1982), «Рассказ служанки» Маргарет Этвуд (1985), «Заговор против Америки» Филипа Рота (2004) и «Голодные игры» Сьюзен Коллинз (2008). Альтернативным политическим кошмаром был тоталитаризм, подобный сталинскому. Герой «Гимна» Айн Рэнд (1937) (по имени «Равенство 7-2521») восстает против эгалитарной тирании, отвергает предначертанную ему участь «подметальщика» и борется за свободу. Ивлин Во («Любовь среди руин», 1953) изображает абсурдную Англию, где людей массово сажают в тюрьмы, а государство заведует центрами эвтаназии. В романе «451 градус по Фаренгейту» (опубликован в 1953 году, но действие разворачивается в 1999-м) Рэй Брэдбери описывает авторитарную Америку, в которой книги запрещены, а работа пожарных – сжигать запрещенную литературу. (Иногда роман называют критикой маккартизма, но реальное послание Брэдбери в другом: тяга обычных людей к пустым телевизионным развлечениям и стремление религиозных меньшинств требовать повсеместной цензуры грозят уничтожить книгу как форму для серьезного содержания.) Впрочем, из всех антиутопий, призванных показать тоталитарный мир, ни одна не сумела превзойти роман Джорджа Оруэлла «1984» (1949) ни по охвату читательской аудитории, ни по влиянию.

В замечательном письме, написанном в октябре 1949 года, Олдос Хаксли – некогда в Итоне преподававший юному Эрику Блэру[1590] французский, – предупредил Оруэлла, что тот изображает не вероятное грядущее, а свое собственное настоящее. «Философия правящего меньшинства в „1984“, – писал Хаксли, – это садизм, доведенный до логического завершения… Кажется сомнительным, будто политика сапога, топчущего лицо человека, способна в действительности продолжаться бесконечно. Сам я полагаю, что правящая олигархия сумеет отыскать не столь трудные и расточительные способы править и утолять свою жажду власти и они будут подобны тем, какие описаны мной в книге „О дивный новый мир“»[1591]. В романе Хаксли, опубликованном в 1932 году, перед нами предстает совершенно иная антиутопия (в 2540 году): в ее основе – не сталинизм, а фордизм в сочетании с евгеникой. Граждане подчиняются кастовой системе, построенной на жестком неравенстве, поскольку они – что обусловлено специальной обработкой – довольствуются удовлетворением мелких телесных желаний. Самолечение наркотиками («сома»), непрерывные развлечения («ощущалки»), постоянные праздники, вездесущая сексуальная «щекотка» – вот основа массового подчинения. Да, как и в «1984», свою роль играют и цензура, и пропаганда, но явное принуждение практикуется редко. Так что сегодняшний Запад напоминает скорее мир Хаксли, а не видение Оруэлла: коллективных развлечений здесь намного больше, чем государственной жестокости.

И все же есть и другие примеры, подходящие для осмысления сегодняшних антиутопий лучше, чем произведения Оруэлла и Хаксли. Китай при Си Цзиньпине все чаще наводит на мысли о необыкновенном романе Евгения Замятина «Мы», написанном в 1921 году и запрещенном большевиками. В книге, действие которой происходит в будущем Едином Государстве, где правит Благодетель, описана еще более действенная и пугающая, чем у Оруэлла, система государственного контроля (кстати, «Мы» частично вдохновили и Оруэлла, и Айн Рэнд). Все нумера (у людей нет имен, есть только номер, и вместо одежды – стандартные «юнифы») пребывают под круглосуточным наблюдением; все помещения сделаны из стекла, и шторы можно задернуть лишь в «сексуальные дни», регламентированные государством. Столкнувшись с восстанием, всемогущий Благодетель приказывает провести массовую лоботомию всех нумеров, поскольку единственный способ сохранить всеобщее счастье – это избавиться от фантазии: «Я спрашиваю: о чем люди – с самых пеленок – молились, мечтали, мучились? О том, чтобы кто-нибудь раз навсегда сказал им, что такое счастье – и потом приковал их к этому счастью на цепь»[1592][1593].

И все же, если подумать, никто из этих авторов по-настоящему не предвидел всех особенностей нашего сетевого мира, в котором непрестанно возрастающая скорость и повсеместность информационных технологий, предназначенных для потребителей, поразительным образом сочетаются с замедлением прогресса в иных областях (скажем, в ядерной энергетике) и с прискорбным вырождением управления. Истинными пророками, при ближайшем рассмотрении, оказываются не столь заметные фигуры – к примеру, Джон Браннер. Действие его романа «Всем стоять на Занзибаре» (1968) разворачивается в 2010 году – планета перенаселена, из-за чего происходит рост социальных противоречий и политического экстремизма. Несмотря на угрозу терроризма, американские корпорации, подобные «Дженерал Текникс», процветают благодаря суперкомпьютеру по имени «Шалманезер». Новым соперником Америки становится Китай. Европа объединилась в союз. Среди явлений, которые верно предвидит Браннер, есть и многое другое: позитивная дискриминация, генная инженерия, виагра, упадок Детройта, спутниковое телевидение, видеоразвлечения на борту самолетов, однополые браки, лазерная печать, электромобили, декриминализация марихуаны и снижение потребления табака. Есть даже президент по имени Обоми, сторонник прогрессивных взглядов, – хотя и не в Америке, а в Бенинии.

«Нейромант» Уильяма Гибсона (1984) со сравнимой точностью предвосхищает появление интернета и искусственного интеллекта. Действие книги происходит в японском Тиба-сити. Ее главные герои – хакер-наркоман; очаровательная девушка – «уличный самурай» и офицер спецназа с давними травмами. Но истинный прорыв, совершенный в воображении Гибсона, касается глобальной компьютерной сети в киберпространстве, которая получила название «матрица», а также главных двигателей сюжета – двух искусственных интеллектов: Зимнего Безмолвия и Нейроманта. «Лавина» Нила Стивенсона (1992), особенно популярная среди сотрудников Facebook♦ в первые годы работы компании, предсказала виртуальную реальность и засилье корпораций в почти анархической Америке. В Калифорнии государство умерло; приватизировано все, включая автомобильные дороги; федеральное правительство исчезло почти без следа. Большинство людей проводит полжизни в виртуальном мире, где их аватарам намного веселее, чем им самим в реальности. Тем временем огромные флотилии беженцев и мигрантов приближаются к Соединенным Штатам по Тихому океану. Эти версии киберпанковой Америки гораздо ближе к США образца 2020 года, чем авторитарные антиутопии Льюиса, Этвуд или Рота.

И если Соединенные Штаты больше похожи на Тиба-сити, чем на Галаад[1594], то в какой мере современный Китай подобен Единому Государству Замятина? В романе Чан Кунчунга «Тучные годы» (2009), запрещенном на территории материкового Китая, людей делают покорными, растворяя в водопроводной воде наркотик. Но у этого есть своя цена: февраль 2011 года