Шрифт:
Закладка:
— Понемногу я привязался к нему, как к сыну, — как его не полюбить? — с улыбкой рассказывал верховый жрец. — Но признаюсь, уже много лет я с огромным интересом наблюдаю за Аорангом, давая избранную пищу его разуму. Как он усваивает тонкие и сложные понятия, несвойственные его племени, как мыслит? Можно ли воспитать просвещенного и благородного человека, взяв дичайшего из диких? Что дает воспитание, а что природа и где грань между ними?
— Мохначи весьма отличаются от разумных людей, — осторожно ответил тогда Киран. — Не подумай, что я хочу обидеть твоего воспитанника, святейший, но звериного в них куда больше, чем даже в лесных вендах. Я всегда полагал и полагаю, что дикарь останется дикарем, как его ни воспитывай. Разум его подобен несозревшему плоду, и потребуются века, чтобы он стал подобным нашему. Ты получишь человека сильного и, несомненно, верного — все знают, как преданы дикари своим старейшинам, — но к чему тратить время, забивая его бедную голову великими священными деяниями богов и людей или отвлеченными вычислениями? Хороший слуга или телохранитель…
— Все так считают, — не без досады отозвался святейший Тулум. — Но это заблуждение. Аоранг отлично освоил наш язык, в подобающее время научился читать и писать. Он постигает священные тексты наравне с другими мальчиками. А если что-то ему не дается, он добивается своего упорством — оно у него поистине как у мамонта!
Киран покачал головой:
— Да сопутствует тебе удача, святейший. Но будь осторожнее. Я слыхал, что дикарям неведом закон, что мохначи вспыльчивы и подвержены ужасным приступам гнева. Захочет ли он остановить себя, если обозлится? И сможет ли?
— Я знаю об этом и с ранних лет учу Аоранга обуздывать гнев, — кивнул Тулум. — К счастью, у него добродушный нрав. Да, кое в чем ты прав: он сторонится людей и с бо́льшим удовольствием проводит время в храмовом зверинце, чем с мальчиками своего возраста. Зато у него есть явные склонности к врачеванию. Я рассчитываю, что он со временем станет ученым жрецом и целителем…
Киран слушал и запоминал. Он понятия не имел, для чего ему эти сведения, но опыт подсказывал — лишних знаний не бывает.
Вот сейчас он и вспомнил, поглядев на ведущую куда-то вниз спиральную лестницу, слова Тулума о том, что мохначи, всю жизнь проводящие на просторах своих холодных степей, совершенно не переносят тесных, темных подземелий, и его воспитанник тут вовсе не исключение…
Длинная лестница, обвиваясь вокруг огромной каменной колонны, спускалась все глубже. Киран шагал по ней, все время поворачивая, пока у него не закружилась голова. Становилось темнее, узкие окна, утопленные в толстой стене, почти не давали света. Потом закончились и они, сменившись редкими факелами. Лестница привела Кирана к окованной железом двери, из-за которой отчетливо веяло смрадом и ужасом. Он постучал в нее условным стуком и остановился на пороге, не спеша идти дальше. Святое Солнце, как же он не любил такие места! Ну почему допросы нельзя проводить в садах, среди цветов и журчащих струй? А если вид пыток оскорбляет Исварху, что стоит поставить увитый гирляндами навес!
— Как он там? — сухо спросил он, не глядя на отворивших ему дверь стражей.
— Плохо ему, — коротко ответил старший. — Сперва сидел тихо, потом просился наружу, а когда мы пригрозили, что унесем факел, то попытался выломать дверь. Здоровенный, чуть решетку не погнул!
— Это хорошо, что плохо…
Зять государя поманил к себе охранника:
— Сейчас ты пойдешь со мной вниз. Встань близ решетки так, чтобы тебя не было видно. Сперва громко скажешь, что никого впускать не велено. Я посулю тебе денег, и ты согласишься меня пропустить. Понял?
— Понял. А можно не только посулить?
Киран рассмеялся незамысловатой шутке:
— На. — Он протянул стражу пару монет. — И ты возьми. — Он кинул монету другому. — Когда я войду к мохначу, оставайтесь оба за дверью и внимательно слушайте наш разговор. Если у вас окажется хорошая память, награда также будет хорошей.
— Что ты называешь хорошей памятью? — жадно спросил один из стражей.
— Об этом я скажу вам потом.
— Как прикажешь, ясноликий.
— Тогда вперед. Нет времени на пустые разговоры.
Они спустились на несколько ступеней и пошли дальше по зловонному коридору, по пути громко споря, как это и было задумано. Затем стражник, почтительно склонившись, произнес: «Сюда, господин!» — и пропустил его перед собой к решетке с толстыми прутьями.
— Аоранг! — воскликнул Киран, светя перед собой факелом. — Наконец-то я тебя нашел!
В темноте блеснули глубоко посаженные глаза мохнача. Аоранг бросился к решетке. Он сильно изменился с тех пор, как Киран в последний раз видел его. Сейчас — покрытый ссадинами, в оборванной одежде — он напоминал лесного зверя, пойманного и запертого в тесную клетку. Взгляд его метался, вид был затравленный.
— Кто меня зовет? — хрипло спросил он.
— Это я, Киран.
— Киран? — Когда мохнач осознал, кто перед ним, в его взгляде промелькнуло облегчение и он широко улыбнулся. — Я рад тебя видеть!
— Что с тобой? У тебя такой вид, словно тебя били. Ты только скажи!
— Я не помню — может, и били… — Аоранг прислонился к стене, как будто силы внезапно покинули его. — Я тут как в западне. Стены давят. Я хочу уйти отсюда.
— Потерпи еще немного, — сочувственно сказал Киран, не приближаясь к решетке. — Я не могу вытащить тебя прямо сейчас. Это приказ государя — бросить тебя сюда. Видишь ли, ему не понравились твои шашни с Аюной.
— Это не шашни! — резко ответил молодой мохнач. — Не оскорбляй Аюну такими словами.
— А он думает, что шашни. Но ты не волнуйся. Тулум и я на твоей стороне. Твой наставник попросил меня отыскать тебя. Теперь, когда я это сделал, он непременно пойдет к брату и станет просить его за тебя.
— А когда это будет?
— Уверен, он бы отправился прямо сейчас, но не может.
— Почему? С ним все хорошо?
— Ты что, ничего не знаешь? — удивился Киран. — Впрочем, кто еще может знать, как не ты…
— О чем речь?
— Ты же все видел своими глазами. Речь о твоем друге Хасте. Ты ведь близко знаешь его?
— Не слишком, — с недоумением глядя на государева зятя, ответил Аоранг. — Мне часто доводилось его видеть возле учителя, однако я не был посвящен в их дела.
