Шрифт:
Закладка:
Когда Анжелу ехала к своему офису в университете, "блокпосты задерживали продвижение. На них внезапно появились солдаты со злыми лицами, их оружие было грозным и необычным для страны, где полицейские были вооружены только палками". Некоторых подозреваемых посадили в тюрьму, и поползли слухи. Никого из вернувшихся революционеров не обвинили напрямую, и мы по-прежнему были благодарны за то, что оказались на родине, - вспоминала она позже, - но мы стали немного другими, чуть менее легкомысленными и гораздо менее уверенными".
Опасения по поводу безопасности в Гане не были чрезмерными: в сентябре 1962 года в пятидесяти ярдах от Флагстафф-хауса, резиденции президента, взорвалась ручная граната, в результате чего один человек погиб и другие получили ранения. За этим последовали еще четыре взрыва в течение следующих четырех месяцев.
Кулунгугу стал "началом конца для Нкрумы", - заметил посол Махони в 1975 году в интервью Уильяму У. Моссу для программы устной истории Библиотеки Джона Кеннеди. Это было "начало своего рода параноидального состояния", - добавил Махони, - "своего рода паранойя с его стороны в отношении окружающих его людей, Запада, ЦРУ и капиталистов.... После этого он уже никогда не был прежним". Та же критика звучала в адрес Лумумбы в период до его убийства и даже после него. "Критики и тогда, и позже, - отмечают Жерар и Куклик, - видели паранойю в лихорадочных жалобах Лумумбы на своих врагов".
Но есть разница между паранойей и разумной реакцией на реальную угрозу жизни. Со стороны Нкрумы было бы глупо отрицать опасность, с которой он столкнулся после покушения в Кулунгугу. Как отметила Женовева Маре, "у него были большие основания" для недоверия. На самом деле Нкрума, возможно, недооценивал всю степень угроз, с которыми он столкнулся: Документы британского правительства того времени изобилуют упоминаниями о заговорах против него. Примерно раз в два года, - сообщало британское представительство в Аккре в Лондон, - нас просят помочь ганским заговорщикам избавиться от Нкрумы".
Фатия Нкрума все больше беспокоилась о безопасности своего мужа, их детей и себя. Она посоветовала ему быть осторожным и не принимать плохих советов от своих соратников.
Нкрума принял осторожные меры. "Он стал настолько подозрительным, - записала Женовева Маре, - что повсюду брал с собой откупоренную воду; даже когда он приходил ко мне домой, то приносил свою откупоренную воду. Иногда, когда он приходил обедать, он хитростью заставлял меня начать есть первой, говоря: "Вы идите, а я сначала выпью воды". Он думал, что я не замечаю, но я замечал". Маре была потрясена тем, что его подозрительность проявлялась даже по отношению к ней.
Эрика Пауэлл, его личный секретарь, заметила разительные перемены в своем боссе. "Я увидела, что за огромным столом сидит уменьшенная, уменьшенная версия его самого", - писала она позже, "его глаза печально смотрели вдаль". Она заметила, что документы, к которым она должна была иметь доступ, обходили ее стол стороной.
31 ЯНВАРЯ 1964 года в Гане прошел референдум, на котором предлагалось внести поправки в конституцию, превращающие страну в однопартийное государство с Народной партией Конвенции в качестве единственной легальной партии. Нкрума утверждал, что многопартийная система вызывает раскол и поэтому не подходит для новых независимых африканских государств, которым нужна единая энергия, чтобы двигаться вперед. В 1960 году Секу Туре объявил Гвинею однопартийным государством, и после обретения независимости по этому пути пошли другие африканские страны, включая Кению, Замбию, Мали, Сенегал и Танзанию.
Референдум был выигран. Нкрума объявил себя пожизненным президентом и КПГ, и страны, а также наделил себя расширенными полномочиями, включая право смещать членов Верховного суда. Гана не была демократией западного образца, - говорится в исследовании роли Америки в Гане в связи с Нкрумой, - но и не была тиранической деспотией". Тем не менее, этот шаг нанес "огромный ущерб" имиджу и репутации Нкрумы, комментирует Джозеф Амаму в книге "Гана: 50 лет независимости". Он был широко осужден Западом как еще один признак перехода Ганы к коммунизму.
ЦРУ было обеспокоено тем, что однопартийное государство затрудняло проникновение в Гану западного персонала и интересов. Отсутствие оппозиции сокращало возможности для вмешательства и влияния и создавало препятствия для попыток внести раскол. В докладе ЦРУ отмечалось, что, если не произойдет успешного переворота против правительства Нкрумы, Западу будет все труднее поддерживать эффективное присутствие в Гане.
Напряжение между Ганой и США становилось все более острым. Сенатор Томас Додд (Thomas J Dodd), демократ, который был заместителем председателя подкомитета по внутренней безопасности сенатского судебного комитета, в 1963 году направил обвинительный перст на Гану, назвав ее "африканской Кубой". Он утверждал, что Гана при Нкруме стала "первым советским сателлитом в Африке" и "центром подрывной деятельности в Африке, как Куба является центром подрывной деятельности в Америке". Государственный департамент быстро отмежевался от обвинений Додда, но многие официальные лица разделяли эту точку зрения.
Одной из причин недоверия США к Нкруме был проект реактора в Гане, который осуществлялся, несмотря на противодействие американцев. Разработка атомного проекта Квабенья, который находился примерно в пятнадцати милях к северу от центра Аккры, шла полным ходом, и в 1962 году доктор Роберт Баффур, его руководитель, был избран президентом МАГАТЭ. В следующем году была создана Комиссия по атомной энергии Ганы, и вскоре после этого было официально начато строительство реактора.
Американское беспокойство по поводу Квабеньи переросло в ужас, когда в 1961 году Нкрума пригласил в Гану Алана Нанна Мэя, физика и бывшего атомного шпиона, для работы в Университете Ганы. Мэй, британский коммунист, работавший над ядерным реактором в Монреале в рамках Манхэттенского проекта во время Второй мировой войны, передал советскому офицеру информацию, а затем, через три дня после Хиросимы, два образца урана. Вскоре после этого его предал Игорь Гузенко, советский перебежчик из российского посольства в Оттаве.
Для Мэя шпионаж был моральным императивом. Он считал необходимым предоставить СССР, воевавшему вместе с союзниками против фашизма, информацию, которая может понадобиться ему для защиты от возможной атомной атаки. Он считал, что США были морально неправы, держа в секрете эту технологию. В любом случае он, как и Альберт Эйнштейн и многие другие, считал, что ядерная информация должна быть доступна более чем одной
