Шрифт:
Закладка:
Но совесть — истинный контролёр советского пассажира — не дала мне этого сделать. Хотя, не факт, что я бы не поступился принципами, если бы в моих карманах не оказалось мелочи.
Небольшой дождь начался без предупреждения, едва я сошёл на конечной станции в виду вокзала. Смеркалось, природа настойчиво напоминала мне, что идёт уже второй месяц осени. Я поёжился. Ну не отменять же задуманное, коль приехал? Чёрт, и в смартфон не заглянешь, чтобы выяснить ближайший прогноз. Будем считать, что это к удаче. И я, высморкавшись в придорожный куст, зашагал на запах креозота и соляры.
Контора экспедитора на товарной станции находилась метрах в пятистах вдоль от железнодорожного вокзала. «Офис» местного царя и бога грузчиков располагался в пристройке к одному из пакгаузов, что во множестве теснились вдоль железнодорожных путей. Сам бы я это средоточие хозяйственной мудрости искал бы до тришкина заговенья, если бы не помощь пожилого вокзального милиционера, с первых же моих слов распознавшего во мне студента и направившего по назначению, приговорив при этом со вздохом:
— Топай, паря, пошукай удачи, хучь таперь и не те времена…
Из вежливости постучав в дверь с табличкой «Экспедиторская контора», я вошёл внутрь. В небольшом помещении с единственным окном, смотрящим внутрь склада, за старым деревянным столом сидел абсолютно лысый человек с густыми чёрными усами. Одет он был во всё чёрное: рубашку, пиджак. Даже оправа его очков с толстыми дужками была угольно-чёрной.
На столе перед человеком, которого я уже мысленно окрестил гробовщиком, была раскрыта толстая амбарная книга, освещённая светом из лампы, рефлектор которой был повёрнут под острым углом к столешнице. И какого цвета была эта лампа, впрочем, как и допотопный телефонный аппарат? Правильно, чёрного.
Гробовщик оторвался от своего талмуда и поднял на меня взгляд, казавшийся пронзительным из-за высоких диоптрий линз его очков.
— Добрый вечер, уважаемый, — я выбрал нейтрально-вежливый тон, в последнюю минуту сообразив, что передо мной возможно кавказец.
— Добрый вечер, молодой человек, — всю дальнейшую инициативу разговора гробовщик предоставил мне.
— Меня зовут Гаврила, я студент-медик, хочу устроится у вас на подработку. Вагоны разгружать.
Гробовщик смерил меня медленным взглядом. На его лице не дрогнул ни один мускул. И снова промолчал.
— Простите, я могу спросить ваше имя-отчество, уважаемый?
— Ахмат Зелимханович.
Блин чеченец, дагестанец или кабардинец? И о чём я думаю? Соберись, Гавр! Причём здесь национальность? Да при том! Здесь, в этом городе, в этой реальности она всегда при том! Что-то я часто с самим собой спорить начал. Как бы чего не вышло. А, ладно! Один хрен, человеком быть надо в любой ситуации. Скажу ему всё как есть и аргументирую. Правда, чуточку приврать придётся, но тут уж без этого никак. Иначе за сумасшедшего примет и выгонит.
— Ещё раз простите, Ахмат Зелимханович, что отвлекаю. Но считаю, что смогу вам пригодиться. Вы не смотрите на мою внешность. Я много лет самостоятельно занимался, укреплял сухожилия и мышцы, дома в посёлке всегда брался за самую тяжёлую работу. Не курю. Не употребляю спиртных напитков. Если хотите, испытайте меня! — решил я не тратить лишних слов.
Кавказец едва заметно вздохнул и закрыл свою амбарную книгу, сняв очки.
— У меня все бригады давно сформированы. Взрослые сильные мужики. Мы студентов больше года на работу не берём. Непостоянные они.
— Простите, Артур Зелимханович…
— Чего ты всё прощения просишь, Гаврила? Взрослый же мужчина. А ещё врачом стать хочешь. Если по делу пришёл говорить, говори! Не мямли. Объясни мне толком мою выгоду в твоём найме.
О, как! А гробовщик-то не прост. И фразы строит сложные. И выговор без намёка на акцент. У него же на лбу высшее образование написано. А работает экспедитором на железке.
Я мысленно отмахнулся от некстати возникших аналогий.
— Так я в бригаду-то особенно не напрашиваюсь, Ахмат Зелимханович. Готов быть на подхвате. Браться за разгрузку любых грузов, даже самых невыгодных. Вы меня испытайте. Попробуйте. Дайте задание, на которое ваши грузчики не особенно согласны. Я тренировался. Могу работать всё ночь.
— Хм, — прищурился гробовщик, — лгунов я не люблю и время своё попусту тратить тоже.
— Погодите, Ахмат Зелимханович. Давайте так, — я достал из сумки полученные сегодня с таким трудом бутылки, — я ещё раз извинюсь, Ахмат Зелимханович, но не из слабости. Просто, я не знал, с кем в вашем лице встречусь. Вот и прихватил универсальный бакшишь. Всё-таки в России живём. Просто, не хочу обидеть вашу веру, — и поставил бутылки на край стола.
Первый раз я увидел, как гробовщик скупо улыбается. Страшноватое зрелище.
— Повеселил, студент. И удивил. Что до водки этой… Нет, не обидишь. Я сам не пью, но для дела сгодится. Например, отдать тем грузчикам, которым придётся за тебя работу доделывать. Значит, испытать предлагаешь?
— Именно, Ахмат Зелимханович! — похоже, у меня появился шанс.
— Что ж, повезло тебе, студент. Если бы не дождь, указал бы я тебе на дверь. И пошёл бы ты со своей водкой…гхм, искать заработок в другом месте. Но вчера мне пригнали целых два вагона с солью. Вагоны старые, доски худые. Понимаешь я о чём?
— Под дождём часть мешков постепенно промокнет, соль впитает влагу и станет весить намного больше. Мешки бумажные?
— Соображаешь, Гаврила.
— Зовите меня Гавр, Ахмат Зелимханович.
— Гавр? Гавр…гаур…гяур? Что ж, Гавр, так Гавр. Тебе подходит, студент, — ещё раз оскалился гробовщик. Пойдём со мной. По накладным у меня в двух вагонах больше ста тонн соли. Неделя на разгрузку, потом штрафы пойдут.
— А разгружать на поддоны нужно? — решил я поинтересоваться, когда мы вышли под моросящий дождь. Гробовщик даже не поёжился, хотя к ночи явно похолодало.
— Ишь чего захотел! В кузов газона будешь таскать, да не валом! Складывать аккуратно. Постарайся сначала сухие, а потом как получится, — Зелимханович скептически взглянул на меня, но больше ничего не сказал и ускорил шаг
Едва мы дошли до нужного места на путях, где вагоны с солью были подогнаны к товарному перрону, как гробовщик неожиданно гортанно крикнул:
— Хо! Степаныч, просыпайся!
