Во-первых, говорили они, американская промышленность ведь уже и так на всех парах работает на противников Германии, так что в этом отношении мало что изменится.

Во-вторых, пока Америка сможет мобилизовать и выучить массовые армии, пройдёт много времени. До 1918 года первые американцы не смогут стать заметными на полях битв во Франции, полное американское вступление в войну станет возможно лишь в 1919 или в 1920 году. Однако до тех пор Англия и Антанта уже давно будут сломлены, и война будет закончена. И, в-третьих, как смогут американцы оказаться в Европе? Подводные лодки позаботятся о том, чтобы они не смогли живыми пересечь Атлантику.

Естественно, против каждой из этих точек зрения существовали сомнения и возражения, и в этом случае нельзя упрекнуть политическое руководство Рейха в том, что они не видели возражений и не принимали их в расчёт. Рейхсканцлер Бетманн боролся против войны подводными лодками, как он никогда не боролся против плана Шлиффена, и когда он в конце концов уступил, то сделал это без внутренней убеждённости. Однако давление стало преобладающим. Руководство военно-морского флота привлекло на свою сторону не только теперь почти всемогущее Верховное командование сухопутных войск, но также и рейхстаг (включая ряды социал-демократов) и общественное мнение. Противящиеся этому политики рассматривались уже почти как предатели и саботажники победы Германии.

План Шлиффена был тайной ошибкой Генерального штаба. Ошибку неограниченной подводной войны сделал весь немецкий народ в своей совокупности.

При этом играли определённую роль старые предвоенные идеи, что ведь истинным противником была собственно Англия, с которой приходилось бороться за мировое господство; никогда не пережитая горькая обида от объявления войны Англией, от блокады англичанами и то, что прежде как раз с Англией никогда так не обращались. Против Франции и России Германия вела по меньшей мере столь же активную войну, как и они против Германии, но на чрезвычайно действенное ведение войны Англией против Германии до тех пор могли отвечать только булавочными уколами. В конце концов, пришло совершенно верное осознание того, что теперь Англия не давала распадаться всей вражеской коалиции и что с устранением Англии вся война будет выиграна.

И к тому же следует представить моральное состояние, в котором тогда, в начале 1917 года, была Германия: недоедание и перенапряжение, чрезвычайно трепетные ожидания, нервное нетерпение, ощущение медленно убывающих сил, отчаянные поиски идеи, которая всё же ещё обещала победу. Вот был некто, и он обещал победу в течение шести месяцев с относительно малыми новыми жертвами, так сказать, пращой Давида, прямым ударом под ложечку ненавистного главного врага! Это следовало пропустить, не попробовав? Не возникло тихого предостерегающего голоса сомнения, который напомнил бы о том, что едва ли всё может произойти так просто, что единственное чудо-оружие ещё никогда не решало исхода войны, что против каждого нового оружия раньше или позже будет найдено противодействующее средство. А Америка? Америка была далеко, и время до того момента, когда она действительно сможет вмешаться, казалось долгим.

В конце концов, всё сводилось к тому, можно ли будет осуществить обещание ежемесячно уничтожать суда общим водоизмещением 600 000 тонн. Никто не мог этого знать, однако кому следовало доверять, если не специалистам военно-морского флота, которые могли это оценить прежде всех? А они все говорили с одним настроем – настроем не только абсолютной самонадеянности, но и почти уже отчаянного напора. Были адмиралы, которые публично поручались своей честью, что Англия посредством неограниченной подводной войны через шесть месяцев – некоторые говорили даже, что через четыре, – будет принуждена к миру. Однако это были не трезво обдуманные слова специалиста, а скорее пропагандиста. Но в ушах одновременно жаждущего победы и уставшего от войны, физически и духовно напряженного до предела народа это должно было звучать неотразимо.

Известно, как это началось. Неограниченная подводная война началась 1 февраля 1917 года, и Америка объявила войну Германии 3 апреля – после всё же двухмесячной задержки, во время которой президент Вильсон тщетно пытался добиться третьего отзыва решения немцев или, по крайней мере, исключения для американских судов. В течение трёх месяцев подводные лодки исполняли всё и более, чем всё, что обещалось в их отношении. В апреле потопленный тоннаж достиг невероятной цифры в 849 000 тонн, и в Уайтхолле и на Даунинг-стрит лица были бледны: для Англии это был момент войны, когда и для неё перед глазами непосредственно и пугающе встало поражение. Однако голь на выдумки хитра. На грани катастрофы английское командование военно-морских сил испробовало нечто, что прежде все его специалисты оценивали как бесперспективное: систему конвоев для торговых судов. И это сработало, как по волшебству.

История подводной войны с обеих сторон – это история позора специалистов. Ни германские, ни британские морские специалисты прежде не принимали всерьёз в расчёт это простое и, как оказалось, решающее средство противодействия из инстинктивной мысли, что конвои ведь предложат подводным лодкам ещё более многочисленные цели, чем идущие россыпью одиночные суда. При этом они упускали из вида – что было редко для моряков – растягивание морского театра военных действий. На просторе морей конвои образовывали так же, как и отдельные суда, только крошечную точку. Однако теперь вдруг было гораздо меньше таких точек, и подводные лодки должны были, при ограниченном радиусе действия, гораздо дольше искать, пока найдут какую-либо. А "точки" были теперь вооружены: подводные лодки должны были нападать, в то время как они сами подвергались нападению сопровождающих военных кораблей. Всё это вместе означало, для Первой мировой войны во всяком случае, поражение подводных лодок.

В мае 1917 года в море вышли первые пробные конвои. Начиная с июля потопления никогда более не достигали обещанной величины в 600 000 тонн. С августа, когда все суда – союзные и нейтральные – ходили уже только в конвоях, потопления постоянно уменьшались, в то время как потери подводных лодок постоянно возрастали. В январе 1918 года вновь построенный тоннаж судов уже снова превысил потопленный.

К этому времени в Германии никто уже не говорил о победе посредством неограниченной подводной войны. К величайшим странностям Первой мировой войны принадлежит полное безмолвие, с которым исчезла эта бурно вспыхнувшая надежда на победу. Как будто её никогда не было. Не было даже никакого ощущаемого морального кризиса, никаких публичных упрёков в адрес морского ведомства, которое столь чрезвычайно напористо объявляло о своей уверенности в победе. Возможно, стыдились того, что столь легковерно разделяли эту уверенность в победе. Возможно, отвлеклись новыми надеждами на победу. Ведь тем временем из войны вышла Россия.

Тем временем, однако, в войну вступила Америка,