Шрифт:
Закладка:
Евгений пришел в себя от резкого запаха нашатыря. Он дернулся от этого запаха и открыл глаза. Перед ним, наклонившись, стояла молоденькая девушка в белом переднике и такой же косынке с красным крестом на ней.
— Господин штабс-капитан! Поручик пришел в себя! — произнесла сестра милосердия, освобождая ему место.
— У меня пакет для генерала Корнилова, — тихо произнес Варшавский. — Он в моей сумке.
Офицер достал из сумки скрепленный печатями конверт.
— Да, это он. Вручите его Корнилову.
Евгения стало мутить, медсестра и офицер медленно растворялись в каком-то непонятном ему мареве. Он снова потерял сознание. Через сутки, Варшавский узнал, что их выручил казачий разъезд, который двигался по дороге им навстречу. Если бы не казаки, то трудно было бы представить, что с ними было.
***
После выписки из госпиталя, поручик Варшавский был направлен в Петроград. Именно там он узнал от отречения от власти царя. Это известие угнетающе подействовало на него. Ему было трудно представить Россию без государя, в руках временного правительства. Поздним декабрьским вечером он находился казарме Преображенского полка. Евгений долго стоял у окна, наблюдая, как мимо зданий складов с оружием, двигаются часовые. За окном было ясно. На небе виднелся серпик луны. Звёзды алмазным крошевом рассыпались по чёрному бархату неба. Было безветренно, но ночная прохлада вызывала у него лёгкий озноб, но от этого у него был еще больший восторг, чем желание одеться теплее
— Варшавский! Вы случайно в монахи не записались? — пожимая ему руку, произнес вошедший офицер. — Давай, Евгений, собирайся, поехали в номера там нас ждет Машенька с подругами. Думаю, будет очень весело…
— Ты как всегда, князь, за свое, — улыбаясь ему, ответил Варшавский. — Когда ты, наконец, успокоишься?
— Эх, Евгений, Евгений, не сидеть же безвылазно в казарме. И кто из нас знает, когда наступит этот конец — сегодня, завтра или через год…
Он снял с плеч шинель и, повесив ее на вешалку.
— Иван! — громко позвал он ординарца. — Принеси нам с поручиком наливочки.
Они сели напротив пылающей буржуйки. Огонь нежно ласкал им колени, а злое завывание ветра за окном придавало им особый комфорт. Заметив конверт на столе, князь улыбнулся.
— О чем пишет? — поинтересовался он у товарища.
Варшавский улыбнулся.
— Маменька с сестрой жалуются, пишут, что отец серьезно болеет. Хочу обратиться к полковнику, может, даст мне недели две отпуска, хочу проведать.
— Я считаю, что Ярослав Иванович правильно поймет тебя. Ты же хорошо знаешь его великодушие. Кстати, ты мне как-то рассказывал о своей знакомой-революционерке, интересно, что с ней…. Наверное, сейчас, празднует победу, ведь им удалось главное — нет царя, нет православия и отчизны. Есть лишь революция и временное правительство.
Евгений улыбнулся вопросу своего товарища. Тот, заметив это, одобрительно произнес:
— Ну не томите же меня, Евгений, расскажите. Мне кажется, что вы влюблены в эту девушку?
— Трудно сказать, Николай, влюблен я в нее или нет. Иногда, мне кажется, что я влюблен в нее, потому, что думаю постоянно о ней. А иногда, начитаю ловить себя на том, что мы с ней абсолютно разные люди. Она разрушитель, а я созидатель, так как считаю, что России не нужны потрясения. Что касается Катерины, то мама пишет, что ее ей не известно ее нахождение. Может, она в Париже или Лондоне, а может, арестована и сейчас находится где-то в ссылке на севере.
В помещении стало тихо, лишь только треск дубовых чурок в буржуйке, нарушал эту тишину. Варшавский взял в руки гитару и стал медленно перебирать струны.
Не говори мне о любви, не говори.
Я всё равно словам твоим не верю.
И взглядом ты со мной не говори.
Твоим я взглядам всё равно не верю.
И не вздыхай ты, глядя на меня.
Твоим я вздохам, тоже не поверю…
Звучит романс старинный о любви.
Словам поэта не могу не верить.
Голос у поручика был красивым, а прозвучавшие слова были настолько искренними, что не вызывали у его товарища никаких вопросов.
— Варшавский! Спасибо, растрогал, — тихо произнес князь. — Однако я все равно настаиваю на том, чтобы мы с вами направились в номера. Брось хандрить, Евгений…
Поручик отложил гитару в сторону и, взглянув на товарища, поднялся с кресла. Через пять минут они вышли из дома и, остановив пролетку, поехали в номера, где их ожидали офицеры полка.
***
Германия. За окном было темно. Дождь монотонно стучал в стекло и мутными струйками стекал куда-то вниз. Было сыро и прохладно. Катерина сидела в кресле, укутавшись в шерстяной плед. Она снова и снова анализировала свою встречу с Ульяновым-Лениным. Катя часто передавала в рабочих кружках привет от Ленина, но до этого дня ей не приходилось встречаться с этим человеком. Владимир Ильич был небольшого роста, лысоват, двигался он резко, заставляя собеседника невольно вращать голову, чтобы удержать его в поле своей видимости.
— Здравствуйте, товарищ, — немного картавя, поздоровался с ней Ленин. — Вот знакомьтесь, это — моя супруга Надежда Константиновна Крупская, а это товарищ Леонид Наумов, как говорят наши друзья, твердый «искровец».
Катя была немного удивлена внешности Крупской. Она выглядела намного старше своих лет.
— Расскажите, товарищ Рысь, как там в России? Скажите, готовы ли рабочие к выступлению против временного правительства?
Они сели друг против друга, и она стала подробно рассказывать Владимир Ильичу о положении подпольных групп большевиков в России. Ленин слушал ее очень внимательно. Иногда он ее останавливал и задавал интересующие его вопросы, получив исчерпывающий ответ, он широко улыбался. Вокруг его глаз образовывались маленькие лучики морщин, отчего лицо его изменялось и делалось каким-то простым и добродушным. Однако она хорошо знала, что это лишь внешняя маска вождя, за которой срывался определенный расчет и острая аналитика мозга.
— Думаю, товарищ, вам нужно срочно вернуться в Россию. Страна на пороге великих событий, я имею, в виду, революции. Мы большевики должны возглавить это революционное движение. Кто как не мы должны повести отряды передового пролетариата на баррикады. Именно там мы должны проверить, чего мы стоим.
Катерина с жадностью ловила каждое слово вождя пролетариата.
— Я готова отдать жизнь за дело рабочего класса, — горячо произнесла она, вызвав у присутствующих улыбку. — Если для
