Доказывать это приходится до сих пор.

Венюков: «Противники… старались выставить его смешным, ограниченным сумасбродом… Да! И Колумб был сумасброд, и Гарибальди сумасброд, даже очень ограниченный, если верить официальным журналистам и дипломатам. Только для них обоих есть история; есть она и для Невельского, а всех официозных журналистов и многих дипломатов что же ожидает, кроме забвения и часто даже презрения?»

Странно, что никто до сих пор не додумался создать компьютерную игру-стратегию «Капитан Невельской».

«Открытие Невельским нового выхода к Тихому океану заставило эту державу (Англию. – В. А.) ускорить объявление нам Севастопольской войны, имевшей целью совершенное уничтожение нашего флота и разрушение опорных пунктов на всех морях, омывающих Россию. Неизбежность же этой войны, ставшая очевидной ещё в 1852 г., побудила нас в свою очередь к более энергичным действиям на Амуре», – писал первый русский геополитик генерал Алексей Вандам. Крымская война шла не только на Чёрном море: англичане и французы атаковали Камчатку, рейдерствовали в Охотском море, составляли карты побережий, давая имена здешним бухтам и мысам.

Исследования Миддендорфа, открытия Невельского, данные Венюкова создали предпосылки к пересмотру Нерчинского договора, поскольку была установлена фактическая неподвластность Приамурья и Приморья Китаю. Венюков пишет: уже в январе 1854 года «амурский вопрос» был решён «в принципе». Николай I по представлению генерал-губернатора Восточной Сибири Муравьёва решил занять Амурский край, который «оставлен был в небрежении китайцами и заселён ими всего в одном месте, да и то очень слабо».

После неудачной Крымской войны необходимость Амура стала очевидной: без этой реки восточные владения империи оказывались слишком уязвимы, пути снабжения Русской Америки – крайне ненадёжны. Положения договора 1689 года сдерживали Россию, не позволив в Крымскую войну должным образом обеспечить оборону тихоокеанских владений от вторжения европейцев.

Надо было чем-то компенсировать потери, не допустить усиления Запада на востоке, надёжно закрепиться на дальних рубежах. Камчатка, база России на Тихом океане, была оторвана от метрополии. Война показала: снабжать и защищать её неимоверно сложно. Вот если бы у России появились порты южнее – в Приморье и Приамурье… Высказывались и другие идеи. Адмирал и географ Фёдор Литке предлагал для обеспечения Камчатки занять японские острова Бонин-Сима. Ещё в 1816-м на гавайском острове Кауаи была построена Елизаветинская крепость, впрочем быстро оставленная русскими; очертания империи колебались, приливы сменялись отливами. России была необходима «вторая нога» на тихоокеанском побережье. Невельской: «В Петербурге и в Иркутске осознали всю справедливость моих постоянных представлений, что всякие затраты на Петропавловск, Аян и т. п. пункты, совершенно отрезанные от Сибири, напрасны, и что только в Приамурском и Приуссурийском краях мы можем твёрдо встать на отдалённом нашем Востоке».

Уже в 1855 году, свидетельствует Венюков, началось целенаправленное заселение бесхозных амурских земель солдатами, казаками, позже – крестьянами. В 1856 году была образована Приморская область, в которую включили земли от Чукотки до нынешнего Приморья, учреждена «Сибирская флотилия на Восточном океане». Тем самым, указывает Невельской, «официально признавалась зависимость устья реки Амур от России, и Нижнеамурский край официально присоединился к русским владениям в Азии». В 1858 году начали заселять Уссури.

Гончаров, побывавший в Татарском проливе в 1854 году, писал: «…Всё тянется глухой, маньчжурский, следовательно принадлежащий китайцам берег». Но встретил он здесь не китайцев, а тунгусов-охотников Афоньку и Ивана, которые сносно объяснялись по-русски.

Противостоять приходилось не только Англии и Франции, но и предприимчивым американцам. Венюков: «Уже со второго года нашего появления на Амуре (то есть в 1856 году. – В. А.) появились там и американцы… Они составили проект соединить железною дорогою Амур с Байкалом (прото-БАМ! – В. А.) и таким образом экономически притянуть всю богатую Восточную Сибирь к Тихому океану. Мысль великая и которая рано или поздно осуществится…» Американцам вежливо отказали, причём Венюков прямо говорит, что все аргументы против проекта были надуманными, а суть заключалась в другом: «Нельзя пустить американцев на Амур и в Забайкалье», иначе «Сибирь отвалится».

Итак, Россия вернулась на Амур. «Те из нас, которые впервые увидали Амур, испытывали ощущение, родственное с тем, какое было чувствуемо, например, Васко Нуньесом де Бальбоа, когда он с высот Панамского перешейка увидал впервые Тихий океан», – с объяснимым пафосом пишет Венюков.

Настал подходящий момент: после вторжения Англии и Франции в Китай Пекин пошёл на сближение с Россией, ставшей буфером между Востоком и Западом. На переговорах в Айгуне представители Пекина заявляли, что Приамурье и Приморье принадлежат Китаю, но Муравьёв возразил: ни на Амуре, ни в Приморье китайцев не было и нет, если не считать беглых; Россия, напротив, уже заняла Приамурье (что, кстати, защищало Китай от нападения европейцев с севера).

Переговоры, однако, не решили всех вопросов. По Айгунскому договору 1858 года левобережье Амура признавалось российским, Уссурийский край – в общем владении России и Китая.

Венюков: «Для Восточной Сибири “век Муравьёва” был тем же, чем век Екатерины II для всей России и век Людовика XIV для Франции. Не было только поэтов, сочинителей од, хотя, например, 16 мая 1858 года – день заключения Айгунского договора… мог бы дать повод какому-нибудь жрецу Аполлона и муз написать не один десяток строф рифмованной лести».

Останавливаться было нельзя: Муравьёв опасался, что англо-французский флот, уже побывавший здесь в Крымскую войну, займёт южные гавани. Англия и Франция готовили новую экспедицию против Китая, которая могла обернуться для России потерей видов на Приморье. Надо было скорее его занять. Одни говорили, что достаточно ограничиться треугольником с вершинами в устье Уссури, Де-Кастри и Императорской Гавани, другие предлагали взять земли до поста Ольги (основан в 1858-м, как и Хабаровск), третьи – чуть не всю Маньчжурию вплоть до Жёлтого моря.

В 1859 году Муравьёв-Амурский на пароходо-корвете «Америка» осматривает берега Приморья и наносит на карту русские названия взамен европейских – символический акт. До этого здешние места носили французские и английские имена, поскольку в 1852–1856 годах эти берега исследовали французский фрегат «Каприз», английские «Винчестер», «Стикс», «Нанкин», «Барракуда», «Хорнет»[13]. Нынешние Уссурийский и Амурский заливы, омывающие Владивосток, были наречены в честь Наполеона и Герена, залив Петра Великого – именем британской королевы Виктории, острова близ Владивостока назывались архипелагом французской императрицы Евгении. Полуостров Муравьёва-Амурского, на котором расположен Владивосток, носил имя супруга английской королевы – Альберта. Залив Ольга назывался гаванью Сеймур, остров Аскольда – Termination, остров Путятина – островом Форсайта, залив Находка – бухтой Хорнет, Славянский залив – гаванью Брюса и так далее[14]. Бухта Золотой Рог, на берегах которой основали Владивосток, ещё в 1855 году была названа англичанами Port May – в честь штурмана «Винчестера» Френсиса