“Молчаливое нападение” тогда классифицировали как кормовое поведение. По сути это верно, потому что оно входит в состав охотничьего процесса. Однако из-за этого поведенческие реакции, возникающие в ответ на стимуляцию разных участков гипоталамуса, долго не рассматривали как альтернативные виды агрессии. Наблюдаемые различия считали просто различиями между кормовым и агрессивным поведением41.

Представление, что “молчаливое нападение” – это не более чем кормовое поведение, изменилось после того, как похожие исследования провели на грызунах. Основными объектами исследований стали крысы и мыши, потому что и те и другие иногда демонстрируют проактивную агрессию по отношению к представителям своего вида. Главным объектом были крысы: они отличаются тем, что могут преследовать других крыс, нападать на них и даже убивать. Оказалось, что агрессия типа “молчаливое нападение” у крыс контролируется тем же участком гипоталамуса, что и у кошек. Но поскольку крысы, в отличие от кошек, нападали не на кормовые объекты (мышей), а на других крыс, на этот раз “молчаливое нападение” уже не классифицировали как кормовое поведение. Атаки были направлены на представителей своего вида, и потому их справедливо сочли проявлением проактивной агрессии.

Подобные исследования на животных позволяют лучше понять нейробиологические основы проактивной и реактивной агрессии. И у кошек, и у крыс тип агрессии зависел от того, какой участок гипоталамуса был простимулирован. Стимуляция медиобазальной части гипоталамуса вызывала “защитную” реактивную агрессию, а активация латеральной части гипоталамуса вызывала проактивную агрессию – “молчаливое нападение”. Это было замечательное и неожиданное открытие. Такая ничтожная разница в положении электрода – и такие радикальные отличия в форме агрессии. Также примечательно, что эти отличия наблюдались у столь далеких родственников, как кошки и крысы.

Похожие отличия были обнаружены и для другого участка в глубине мозга. Центральное (или периакведуктальное) серое вещество – это контрольный центр, лежащий в основании мозга. Эксперименты показали, что активация дорсальной части центрального серого вещества вызывает реактивную агрессию, а активация вентральной стороны – проактивную.

Существует ли взаимосвязь между реактивной и проактивной агрессией? Может быть, усиление агрессии одного типа приводит к усилению агрессии другого типа (взаимная стимуляция)? Или, может быть, напротив, они работают в противофазе, так что проявление агрессии одного типа подавляет проявление агрессии другого типа (взаимное торможение)? Понимание взаимодействия проактивной и реактивной агрессии в пределах одного организма позволит нам узнать, какие адаптивные функции исходно имели обе эти формы агрессивного поведения. Пытаясь ответить на эти вопросы, группа ученых под руководством венгерского нейробиолога Йожефа Халлера обнаружила крайне любопытные различия между кошками и крысами.

У кошек те два участка гипоталамуса, о которых мы говорили выше, оказались связанными по принципу взаимного торможения: повышение активности одного участка подавляет активность другого. Как мы уже видели, “молчаливое нападение” у кошек представляет собой вид охотничьего (кормового) поведения, в то время как у крыс та же самая реакция направлена на других крыс. Халлер предположил, что у кошек во время драки (то есть реактивной агрессии) нервы, выходящие из медиобазальной части гипоталамуса, тормозят активность нервов латеральной части гипоталамуса, тем самым подавляя агрессию типа “молчаливое нападение”. В результате кошка не может одновременно драться и охотиться – удобная адаптация, позволяющая не совершать два несовместимых действия (драка и питание) одновременно. У крыс, напротив, связи между медиобазальным и латеральным гипоталамусом очень слабые, так что проявление агрессии одного типа почти не подавляет агрессию другого типа. Поэтому, если в разгаре преднамеренного, проактивного “молчаливого нападения” жертва вдруг начнет сопротивляться, крыса немедленно ответит реактивной агрессией. Таким образом, у крыс отсутствие механизма взаимного торможения позволяет проактивной и реактивной агрессии проявляться одновременно42.

Когда запланированное нападение превращается в драку, умение быстро среагировать, проявив “защитную” реактивную агрессию, может оказаться для нападающего человека очень полезным. Поэтому можно предположить, что у человека, скорее всего, отсутствует взаимное торможение проактивной и реактивной агрессии – как и у крыс. Если механизм, открытый Халлером, применим и к людям, то связи между медиобазальным и латеральным гипоталамусом у человека должны быть очень слабыми – ведь известно, что человек во время нападения легко переключается на реактивную агрессию.

Данные о том, что у животных за реактивную и проактивную агрессию отвечают разные нейронные пути, указывают на то, что разные виды могут быть в разной степени склонны к проявлению того или иного вида агрессии. Вместе с тем исследования на людях демонстрируют существование индивидуальных различий активности мозга, которые могут объяснить, почему одни люди более склонны к проявлению проактивной или реактивной агрессии, чем другие.

Однако не все биологические основы агрессии определяются генетикой. Жизненные события тоже порой играют свою роль. История Эдварда Мейбриджа – пример, как склонность к реактивной агрессии может возрасти в результате события, случившегося за много лет до совершения преступления. В 1860 году, когда Мейбриджу было тридцать, он в компании семи других пассажиров ехал в коляске вниз по горному склону в Техасе. Возница потерял управление, и коляска на полной скорости влетела в дерево. Экипаж разлетелся на куски, один человек погиб, все получили ранения. Мейбридж сильно ударился головой. Он потерял сознание и позже не мог ничего вспомнить об этом происшествии. У него двоилось в глазах, он страдал от нарушения вкуса и обоняния – симптомов, характерных для повреждения префронтальной коры. Восстановление заняло несколько месяцев.

Пятнадцать лет спустя, когда Мейбриджа судили за убийство, несколько свидетелей показали, что его характер сильно изменился после аварии. Он стал эксцентричным, раздражительным и настолько социально раскрепощенным, что позировал обнаженным перед камерой. О его приступах ярости даже писали в газетах. На основании симптомов Мейбриджа нейропсихолог Артур Шимамура заключил, что такая избыточная эмоциональность возникла в результате повреждения орбитофронтальной коры – области префронтальной коры, участвующей в принятии решений. Мозговая травма, судя по всему, привела к тому, что Мейбридж утратил способность к самоконтролю, в том числе к контролю реактивной агрессии43.

Ценный источник информации о генетических основах агрессии – близнецовые исследования. Идея их состоит в том, что геномы однояйцевых (монозиготных) близнецов совпадают на 100 %, в то время как геномы двуяйцевых (дизиготных) близнецов совпадают всего на 50 % – не больше, чем геномы обычных братьев и сестер. Поэтому, когда монозиготные близнецы по какому-то признаку более сходны между собой, чем дизиготные, это значит, что данное сходство имеет генетическую основу. Таким образом, сравнивая сходство монозиготных и дизиготных близнецов, можно определить, в какой степени признак определяется генетикой.