интеллигенты, а те, которых вождь революции называл г..., к интеллигенции просто отношения не имели. (Они скорее удовлетворяли одной заметке, появившейся в провинциальной газете «Новости дня» еще в 1903 г.: «Судя по пенсне и шляпе, самоубийца принадлежал к интеллигенции»).

Многих, с кем жизнь удружила скрестить пути-дороги, мы склонны относить к «классу» именно мыслителей, эрудитов то есть, интеллигентов в исконном значении этого слова, а не хладнокровных негодяев, пораженных гнилостным ферментом, предававших родину. В этом конкретном случае для нас важно одно их качество, состоящее в том, что они были не чужды иронии, тонкого юмора и даже приколов. Один из таких эрудитов — профессор географии Агафонов Николай Тимофеевич, талантливейший регионалист, раскрыться полностью которому, наверное, не позволили идеологические тиски, лимитировавшие в те годы научный поиск в области размещения социалистического производства и расселения людей по территории страны.

Автор опасается, как бы привычная рука к литературным шаблонам не стерла своеобразие уникальной личности Николая Тимофеевича. Он временами олицетворял собой еще тех, рассеянных, старомодных профессоров царского режима, которые постоянно о чем-то или что-то забывали — то ли калоши, то ли своевременно отобедать, то ли явиться на «трижды оговоренную» заранее встречу. Конечно, дело не доходило до случая, происшедшего, например, с женщиной-фельдшером, впопыхах перепутавшей фонендоскоп с кипятильником, который она нацепила себе на шею и в таком виде приехала на вызов к больному. Но, работая в педагогическом институте им. А. И. Герцена, он путал дни недели, студенческие аудитории, темы лекций, а однажды ухитрился где-то (скорее всего — в закусочной) «посеять» сразу две дипломные студенческие работы, притом буквально накануне их защиты. Трагичность ситуации заключалась в том, что эти скорбные труды печатались на пишущей машинке и, к сожалению, в единственных экземплярах. Аховское положение усугублялось настойчивыми просьбами студенток хотя бы «пробежать глазами» их сочинения перед процедурой защиты.

Выход был найден на ходу, хоть и противозаконный, но в меру оригинальный: девушек сумели убедить в том, что их «нетленные» труды закрыты в несгораемом сейфе, ключ от которого находится в кармане почти «Кощея бессмертного» — сотрудника кафедры, уехавшего далеко в командировку. Как говорится, хвала профессору Агафонову, терявшему, оказывается, не только дипломные работы, но и диссертации накануне их защиты (об этой чудной истории поведал сам пострадавший — профессор Мартынов В. Л.).

Было бы несправедливо акцентировать внимание лишь на рассеянности Николая Тимофеевича — он был участником многих юмористических эпизодов, один из которых припоминается чаще других. Приближалось время, когда было позволено в мягкой форме «чихвостить» коммунистов, когда отдельные критики «заверещали» на такой высокой ноте, которая стала проникать в недоступные людям «ультразвуковые регистры». Пикантность ситуации состояла в том, что профессор Агафонов состоял партгрупоргом, о чем он, судя по всему, накануне отчетно-перевыборного собрания совершенно не догадывался. Назревал опасный прецедент, тем более что на заседании партийной группы присутствовал секретарь партийной организации факультета.

Но, не тут-то было! Партгрупорг начал свой отчетный доклад не только ярко, но и весьма экспрессивно, который постепенно убаюкал присутствовавших. Речь продолжалась уже не менее получаса, кто-то начал зевать, а оратор, все более распаляясь, вошел в настоящий раж (как говорится, «взалкал отец Федор»). Секретарь партийной организации, внимая кивкам голов и жестам коммунистов, вынужден был деликатно напомнить профессору о регламенте, на что Николай Тимофеевич отреагировал несколько нервно:

— Извините, товарищи, но я не помню, чтобы регламент нашего собрания кем-то предлагался, устанавливался или голосовался. Поэтому извольте не перебивать докладчика, а то ведь создается впечатление, что вы просто не желаете слушать о наболевшем.

Отчет находчивого партгрупорга, узнавшего лишь за пять минут до начала собрания о своих функциональных обязанностях по партийной линии, продолжался еще не менее получаса, хотя обычно он занимал не более пяти минут. С учетом поступивших вопросов и пространных ответов на них, собрание затянулось часа на два, что было неслыханно для собрания столь низкого иерархического уровня. Публика готова было разорвать Агафонова на куски. Итоги заседания подвел секретарь партийной организации факультета, которому ничего не оставалось, как дать высочайшую оценку «неутомимой» деятельности партгрупорга, и, чтобы разрядить ситуацию, в шутку предложить «пожизненно» избрать Николая Тимофеевича секретарем партийной группы.

Реакция профессора оказалась столь неожиданной, сколь остроумной. Вначале он поинтересовался об оценке, которую имел секретарь по истории партии, и, получив ожидаемый ответ, резюмировал:

— ^4 вот я бы не поставил вам и «кола». Избрать меня пожизненно вам не удастся по одной причине: как указывал «наш дорогой Никита Сергеевич» (цитировалось название известного фильма — авт.), нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», и я надеюсь дожить до этой счастливой поры. А, как известно, с полной победой коммунизма государство отмирает, да и функции партии отпадают. В результате мои обязанности упразднятся сами собой. Так что ничего у вас не выйдет, уважаемые.

Секретарь был «ущучен» по полной программе, хотя, по большому счету, коммунист Агафонов весьма произвольно интерпретировал как положение классического марксизма об отмирании государства («Анти-Дюринг» Энгельса), так и аналогичные идеи Ульянова-Ленина («Государство и революция»), поскольку судьба партии в марксистско-ленинском учении изложена весьма туманно, и уж, во всяком случае, классики не осмеливались предрекать ее отмирание. Но это уже никого не интересовало — уставшие и проголодавшиеся товарищи жаждали перекура. (Воистину был прав знаменитый авиаконструктор Павел Сухой, утверждавший, что если собрание длится больше 20 минут, оно плохо подготовлено).

А итог открытого заседания под дружный «антипартийный хохот» подвел беспартийный «пофигист», профессор Соколов, усердно набивавший в это время трубку табаком:

— То-то я вижу, все вы торопитесь похоронить родную вашу партию. Ишь, осмелели, вольнодумцы хреновы — вот «капну» завтра в партком, забегаете у меня как зайцы.

P. s.

Разумеется, профессор Агафонов мастерски паясничал, когда изображал себя истым поклонником Хрущева. Трагикомическую историю о том, что происходило с людьми, по-настоящему грезившими «коммунистическим завтра», поведал нам профессор Сухоруков. Некий работяга ситценабивной фабрики, одухотворенный содержанием морального кодекса строителя коммунизма и заверением Хрущева, что «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», решил обратиться с посланием к тем счастливцам, кому действительно удастся «вкусить плодов коммунизма». Соответствующая капсула (она же пол-литровая бутылка из-под дешевого портвейна) была закопана глубоко в землю возле родного жилища. Но судьба распорядилась таким образом, что мечтатель сам благополучно дожил до обещанной поры и остался «с носом». Ему ничего не оставалось делать, как извлечь зарытую в землю бутылку, сдать ее в пункте приема стеклотары, а затем еще и потребовать «сатисфакции» у секретаря партийной организации ситценабивной фабрики.

Говорят, наивный мечтатель о «светлом будущем» закончил свой бренный путь плачевно — в больнице