К утру доктор выглядел чистым и аккуратным. И не следа от окровавленного и испуганного мага, что стоял на пороге купе среди ночи. К утру вернулся спокойный и добродушный доктор.

Ожидаемо утро началось с криков и беготни. Доктор покинул мое купе максимально шумно. Его увидели выходящим, по меньшей мере, человек пять. А самое главное они увидели, что он был уставший и вымотанный, но чистый.

Полиция подробно опрашивала всех. Михель к тому времени проснулся. Зуб у него так и не прорезался. Так что появившиеся полицейские увидели измученную эманум с капризным ребенком на руках. Ожидаемо были расспросы о Докторе Арбэноте, так как его попутчики, разумеется, поведали, что его не было всю ночь. Но при виде меня и Михеля полиция быстро потеряла к нам всякий интерес. Ясное дело подозревать эманум с ребенком сложно. А тут еще и доктор со мной был всю ночь. Даже намека не было на подозрение нас, опросили для порядка. Доктора даже вызвали для медицинской консультации. Коллега из полиции попросил его мнение.

На станции нас продержали долго. Потом был обыск всего поезда, это было тоже долго. Ожидаемо ничего не нашли.

Больше всего полицию смущало то, что убитому перерезали горло, и крови было много. Преступник само собой должен был быть весь в крови, но только вот следов крови кроме как в самом купе, они так и не нашли. Ну, еще бы. Себастьян лучший химик Лютеции. Он знает в своей стихии всё.

Акке и Габби все время, пока шло расследование, и поезд стоял на станции подозрительно на нас поглядывали. Не выдержав Акке вздохнув, сказал.

— И как же это я все проспал-то?

Габби заговорщицки глянув на него поддакнул.

— И не говори дружище. Прям как я.

Себ хмыкнул, а я покачала головой.

Полиция пришла к заключению, что убийца в поезде не ехал. Он непонятным образом проник в вагон, зашел в купе и убил. А потом прыгнул в открытое окно. В эту схему не вписывалось то, что дверь ему убитый открыл сам. Значит, был знаком с убийцей. Да и спрыгнуть на полном ходу с поезда крайне сложно. Но ведь не невозможно. Так что полиция разрешила дальнейшее следование нашего поезда, и мы продолжили путь. Тело забрали, купе отмыли. А мы продолжили свой путь.

Тем же вечером ко мне в купе зашел доктор Арбэнот.

— Я должен вам все объяснить, вы с братьями спасли мне жизнь. Я ваш должник теперь. Любая услуга, которая только может у вас возникнуть. Любая помощь, которую я могу вам оказать. Я всегда помогу. Только вот скажите мне: почему?

— Просто вы были мне симпатичны. А вот он произвел отталкивающее впечатление. И я подумала, что наверняка у вас были веские причины так поступить. И решила помочь. У меня в жизни бывали моменты, когда была нужна помощь. И наверняка будут еще, — я пожала плечами и протянула Михелю дольку яблока, которую он принялся с упоением сосать.

— Любая другая на вашем месте подняла бы крик, на который сбежался весь вагон. И меня бы арестовали и судили. Возможно, и приняли бы во внимание смягчающие обстоятельства, но все равно меня бы казнили. Ну, или магию запечатали и рудники. Что, по сути, то же самое.

— За что вы его? — мягко спросила я.

— Я принес вам кое что показать, — он достал из саквояжа альбом с рисунками.

Я принялась их листать. Все были хороши, у художника талант. Даже в этих набросках это было видно. Одна из работ привлекла мое внимание, и я задержалась на ней дольше.

— Это эскизы к картине «Суссана и старцы». Моя дочь мечтала однажды ее нарисовать. Она увидела работу Артемизии Джентилески на этот же сюжет и буквально бредила этой картиной и сюжетом, — его голос был грустный.

— А о чем это? Я не помню.

— Однажды прекрасная девушка Суссана купалась в саду. А два развратных старика подглядывали за ней. Они сказали, что обвинят её в том, что она была здесь с неизвестным любовником, если она не ответит им двоим взаимностью. Девушка отказала. Её судили и приговорили к смерти. В последний момент вмешался мудрец и прославленный маг Даниил Мудрый. Он доказал, что Суссана не виновна, и обвинил старцев в том, что они лжесвидетельствовали.

— Да, я вспомнила. Очень многие художники обращались к этому сюжету, — оживилась я.

— Моя дочь сроднилась с этой историей и художницей. Считала себя чуть ли не воплощением её. Мою дочь изнасиловал маг — богатый и знатный. Он не мог понять, как так ему отказали. И тогда он просто взял, не спрашивая, то, что считал своим по праву магии, рождения, знатности.

— А ей, так же как и Суссане, не поверили? — спросила я.

— Нет. Не поверили. Поверили ему, что никакого изнасилования не было. Что моя дочь сама вешалась ему на шею. Такая же история произошла и с этой художницей, Артемизией Джентилески. Её изнасиловал друг её отца, тоже художник, имевший доступ в дом и мастерскую. Только вот у неё хватило сил пройти через суд и добиться, чтобы его признали виновным. У моей дочери не было столько мужества. Она покончила с собой.

— Мне так жаль…

— Это произошло десять лет назад. Я её давно оплакал. И вот совершенно случайно встречаю его в поезде, — доктор грустно улыбнулся.

— Это тот убитый? Сэммюэл Эдуард Рэтчет? — проявила я догадливость.

— Да. На меня как будто нашло что-то. Вселился злой дух. Но я не мог быть с ним в одном поезде, дышать одним воздухом и жить дальше. Он сам открыл мне дверь. По всей видимости, узнал еще в ресторане. Он смеялся… — доктору перехватило горло.

— Не надо. Хватит. Больше он не смеется, — я взяла его за руку и постаралась донести это до него. — Всё закончилось.

— Да. И благодаря вам я смогу даже жить дальше. — Доктор пожал мою руку в ответ.

— Вы не просто будете жить дальше. Вы будете лечить людей, и спасать жизни. Все и в самом деле закончилось.

— Знаете. Та художница после всего, что с ней случилось, нашла в себе силы продолжить жить дальше. На её картинах эта история оставила свой след и временами они кровавы. Но она вышла замуж, у нее были дети, она стала известной и знала многих поистине выдающихся людей.

— Важно жить дальше. Найти в себе силы пережить трагедию и идти вперед. Я уверена, что все будет хорошо, — и я постаралась улыбнуться как можно веселее.

На самом деле я не чествовала, что готова к новому. Что я уже отпустила прошлое. И я готова идти дальше. Я даже не могу вернуться домой, на улицу «Трех голубок». В любимую мной лавку метра Липринора. И все потому, что я отчаянно трушу и не готова к встречам.

Поезд стучал колесами, мирно посапывал Михель, мы двигались вперед. И пусть я пока не знаю, куда мы двинемся дальше, мой путь продолжается.