– Во сколько вы выехали из дома? – спрашивает пожарник в форме. Его мохнатые брови сведены вместе и вид у него угрожающий, словно он меня обвиняет в поджоге собственного дома.

– Я…я не знаю. По телевизору шел фильм. Точно! Я его посмотрела и поехала покататься. А когда приехала, увидела, как из окна валит дым. Я забежала в дом, заметила мамину сумку на полу. Начала ее звать.

– Я приехала из супермаркета часов в двенадцать. Легла отдохнуть. Но никакого дыма не было, ничего не было. Я уснула, и не слышала ни звука, пока моя дочь не растолкала меня. Открываю глаза – кругом дым, – рассказывает мама в который раз свою часть истории (в отличие от меня, все с тем же волнением, что и в первый раз). Мне кажется, ей это даже доставляет удовольствие. Она поворачивается ко мне, – Милая, ты включала печку или может, гладила? Или, о Боже, курила? – мамин измученный голос переходит на шепот. – Мы не будем тебя ругать, котенок.

Отлично, она тоже думает, что это я в приступе подросткового безрассудства подожгла дом.

– Да ничего я не включала и не курила… – Закатываю я глаза и снова смотрю на дом. Вернее на то, что от него осталось. Мама таким же стеклянным взглядом гипнотизирует обугленную дыру в зале. Сквозь стену видно наш диван. Из него торчат пружины, а одного подлокотника и вовсе нет. Мамина коллекция чашек, наполовину потрескавшаяся, в который раз вынуждает ее достать носовой платок и вытереть накатившие слезы. Похоже, ей больше жалко чашки, чем дом.

В стороне пожарные сматывают свои «рукава» и совещаются.

– Простите, у меня еще пара вопросов. – Низкорослый пожарный подходит к нам вот уже в двадцатый раз, – Вам не поступали угрозы? Или может, вы поссорились с кем-то?

– Нет, нам некому угрожать. Мы очень мирные люди. С соседями вот дружим. – Мама указывает рукой на Анабель, которая в оцепенении стоит чуть дальше нас, словно не решается подойти: вдруг заразится невезением. – Да мы переехали-то сюда недавно.

– Дело в том, что дом ваш подожгли. Специально. Мы нашли бутылку с зажигательной смесью. Ее, скорее всего, кинули через открытое окно внизу. Заключение будет через несколько дней. Заезжайте вот по этому адресу, – мужчина протягивает визитку и в знак прощания слегка поднимает каску. – В доме жить опасно, поэтому придется вам пока погостить у родственников. Необходимые вещи соберите, ребята вам помогут. Только каски оденьте.

Мама в ответ только легко кивает и снова поворачивается к дыре.

Спустя два часа и литров пять маминых слез, мы сидим в доме у соседей и слушаем стрекот Анабель, которая сокрушается, что проглядела весь поджог. И каждый раз, когда она произносила это слово, моя мама глубоко вздыхает и ловит взгляд папы. Он присоединился к нам всего пятнадцать минут назад и с тех пор не слазил с телефона: сначала звонил в страховую компанию (они потребовали заключение пожарных, которого не будет еще несколько дней); потом искал куда нам, погорельцам, податься (нашел); а потом (и это заняло больше всего времени) названивал в Аргентину родителям, и восторженным голосом рассказывал, что все содержимое нашего дома наблюдает через окно соседского, и при этом ему еще и весело. Только моих родителей может захватывать и забавлять вид собственного горелого дома.

Пока я ехала домой, единственным моим желанием было позвонить Максу и все выложить как на духу, я представляла его лицо, когда я буду рассказывать про подземелье. Теперь не имеет значения, кто прав, а кто нет. Я горжусь собой, что не побоялась, пошла туда, что выбралась оттуда… Что мне теперь известно то, что некоторым людям за всю жизнь не доводится испытать. Только он поверит мне. Или я ошибаюсь? Мне теперь никто не поверит. Но сейчас, сидя здесь, и глядя на рыдающую маму, все это казалось неправдой, все было так далеко и нереально, и даже в какой-то мере неважно. Словно не со мной произошло. Может, мне что-то подмешали в кофе и у меня были галлюцинации? Говорящий козел уже казался нелепицей, он уже не существовал. Как и не существовала ведьма с ее безумной телепатией. Этого ничего не было, и не могло быть. Только вот не дает мне покоя одна вещь: откуда ведьма знала про дом? Откуда? Сама она поджечь не могла его…Да и меня – то она не знала, не говоря уже о том, где я живу.

– Анна, в четверг ты лететь в Буэнос-Айрес, – голос папы возвращает меня обратно на кухню Анабель. – Мы с мамой поживем в отеле. Политика моей компании такова, что она поддерживать своих сотрудников, они платить проживание. Молодца, да? Но это в Москве, тебе далеко ездить школа. Мама позвонишь, тебя школа отпускать рано.

Иногда мне охота поправлять отца на каждом неправильном слове, особенно, когда он ругается или говорит что-то неприятное. Зачем он вообще говорит по-русски, когда мы прекрасно понимаем по-испански? Честно признаюсь, меня раздражать его не знать падежи. Уж за столько-то лет мог бы и выучить.