Шрифт:
Закладка:
В 2012 году Старк написал статью, в которой доказывал необходимость принятия законов по защите жертв от подобного поведения: «Большинство тактик, используемых для контроля через принуждение, не являются незаконными, так как отсутствует состав преступления, их редко соотносят с насилием, и они практически никогда не становятся причиной для правового вмешательства». Старк отдельно выделил такие тактики, как наблюдение и контроль за регулярными бытовыми действиями, особенно теми, которые традиционно ассоциируются с женщинами – воспитание детей, ведение домашнего хозяйства и секс. Контроль варьируется в «диапазоне, – пишет Старк, – от доступа женщин к деньгам, еде и транспорту, до того, как они одеваются, убирают, готовят или занимаются сексом»[36]. Существующей судебной практикой США совершенно не учитывается абсолютное опустошение человека, находящегося в такой ситуации, потеря свободы, которая со временем неминуемо ведет к потере себя. Активистка из Северной Каролины Кит Груелл называет таких жертв «пассивными заложниками» в своих собственных домах. Старк настаивает на том, чтобы мы принимали во внимание не только физические травмы как признак крайней формы домашнего насилия; по его мнению, такие женщины, как Мишель – пленницы. Люди в подобных ситуациях рассказывают о том, как их сожители контролировали то, как они выглядят, что едят, во что одеваются и с кем общаются. На протяжении многих лет абьюзер медленно отрезал все возможные пути к отступлению – семью, друзей, сообщества – которые когда-либо были у жертв. И в конечном счете контроль через принуждение заключается в том, чтобы полностью лишить человека свободы.
Старк внес решающий вклад в разработку закона о контроле через принуждение, который в 2015 году был принят в Великобритании: в соответствии с этим законом подобные действия караются тюремным заключением на срок до пяти лет[37]. Во Франции также существует отдельный уголовный закон для урегулирования преступлений, связанных с «психологическим насилием». В Соединенных Штатах такого закона нет.
Алисса помнит, как однажды вечером подвозила сестру. Это было после рождения Кристи, но до того, как Мишель забеременела во второй раз. Алисса думает, что Мишель тогда было около шестнадцати. Внезапно сзади на огромной скорости вырулил Роки, резко развернувшись так, что оказался со стороны водителя и начал движение против встречного потока машин. Он орал на Мишель в открытое окно.
Теперь Алиссу мучает вопрос: «Почему он не умер? Он постоянно ввязывался в какие-то безумные, лихацкие затеи вроде этой, а ему хоть бы что». Роки прыгал в озера с отвесных скал, проходил по ненадежным бревнам над шестиметровой пропастью, употреблял мет, но ничего никогда не ломал, даже не чихнул ни разу. Как будто какие-то внешние силы оберегали его от опасности. Как будто он был сильнее любой возможной угрозы. И он всеми доступными способами показывал Мишель, что скорее пожертвует собственной жизнью, чем рискнет потерять контроль над женой.
Еще один неотъемлемый элемент контроля через принуждение – изоляция жертвы от ее семьи. Часто эта изоляция не имеет никакого отношения к географии. После первого дня рождения Кристи, когда Гордон подарил Роки видеокамеру, члены семьи Мишель практически не появляются на записях. Роки снимал, как дети играют на заднем дворе или в Рождество открывают подарки у Сары и Гордона в гостях. Снимал совместные выезды за город с детьми и Мишель. Иногда на видео появляется дочь Майка – старшая двоюродная сестра Кристи и Кайла. Но семья Мишель? Если судить по видео, можно подумать, что Мишель появилась из ниоткуда, ни от кого. Салли редко видела Мишель в праздники, хотя они жили в нескольких минутах друг от друга. По словам Салли, Роки раздражали ее визиты, и он часто не разрешал Кристи и Кайлу оставаться на ночь у бабушки (они называли ее «Бугга»). Однажды Салли забежала на минутку, а Мишель сказала ей: «Мам, тебе надо жить своей жизнью и пореже к нам заходить».
После этого Салли чувствовала себя не в своей тарелке. Сначала она была слишком ошарашена комментарием, чтобы проанализировать ситуацию и понять, что именно так ее расстроило. Салли понимала, что у Мишель своя жизнь и своя семья, но ведь они с дочерью всегда были близки. Даже в тот неспокойный год первой беременности Мишель обратилась за помощью именно к Салли. Тогда Салли не приходило в голову, что на самом деле не Мишель сказала ей приходить пореже, хотя эти слова и исходили из уст Мишель. Но сам посыл фразы! «Это говорила не Мишель», – сказала Салли. По крайней мере, совсем не та Мишель, которую она воспитала. Сейчас Салли понимает почему: жертвы часто открыто встают на сторону своих мучителей перед семьей, полицией и работниками прокуратуры. Потому что еще очень долго после того, как полиция уехала, обвинение предъявлено, а приговор вынесен, жертве приходится торговаться с мучителем за свою жизнь. И за жизни своих детей. Когда жертвы встают на сторону своих мучителей перед полицией, это происходит не из-за неуравновешенности, как думают многие сотрудники органов внутренних дел; это продуманное действие, призванное обеспечить безопасность в будущем. В какой-то момент Салли увидела это на примере собственной дочери, хотя она и не понимала, что именно видит. Сейчас все говорят о невозмутимости Мишель, ее уравновешенности перед лицом стресса и абсолютной преданности детям. Но в отношениях со своей семьей она была неуступчивой, гордой. Она не хотела вернуться к родителям и признать, что они были правы. Она желала быть частью другой, редкой
