— Подуй, подуй сначала, а потом ешь, — сказала она.

Мальчик начал есть, дуя на каждую ложку. В доме никого не было. Все ушли в гости к родственнику, вернувшемуся с военной службы. Слышно было, как там поют и танцуют под аккомпанемент бандира — маленького барабана.

Пустой дом показался ему еще просторнее. Тишину нарушало лишь потрескивание веток в очаге. Когда Хасан кончил есть, Лалла попросила его помочь ей поставить ткацкий станок, потом велела ему идти спать. Сама она села возле очага, взяла веретено и принялась прясть шерсть. При свете огня лицо ее дышало покоем и лаской. Ее длинные тонкие пальцы крутили веретено с невероятной быстротой. Хасан слушал шум веретена, и на какое-то мгновение ему показалось, что все это сказка.

«Неужели она и вправду моя тетя?» — думал он.

С того дня он стал называть ее «тетя».

Всю ночь шел дождь. Вокруг все развезло от грязи. Хасан встал очень рано. Глаз уже не болел. Женщины поднялись еще раньше, чтобы успеть подоить коров, коз и овец. Как только они кончили, Хасан с Аиссой погнали стадо. Каждый нес под мышкой свой кусок лепешки. Аисса рассказал Хасану о вчерашнем празднике.

— Мы ели кускус с мясом. Женщины танцевали всю ночь. Знаешь, — говорил он, — для мужчины вернуться из армии — это все равно, что заново родиться. Поэтому и устраивают праздник.

Хасан не знал этого. В его деревне никто еще не возвращался из армии. Обычно каид сообщал о чьей-либо смерти, и вся деревня плакала. Вот все, что он знал.

В тот день Аисса разоткровенничался. Он рассказал Хасану о своей матери, которая умерла, когда он был совсем маленький.

— Мой отец костоправ, и еще он пишет амулеты. Когда он взял другую жену, я не поладил с ней. — Он говорил всегда она, избегая называть ее по имени. — Чтобы не было хлопот, отец определил меня сюда в пастухи. Мы с ними в родстве, из одной семьи, только они, конечно, богаче.

Хасан, сам не зная почему, очень скоро привязался к Аиссе. Они стали неразлучны.

И вот на всех земельных наделах началась пахота. Пригнав свои стада в лес, Хасан с Аиссой возвращались погреться у огня пахарей, помогая им кое в каких мелких работах. Аисса поведал Хасану все, что знал о каждом из них.

— Опасайся одноглазого, — сказал он ему. — Если он застанет у себя в поле козу, он тебя убьет. Он посадит тебя на колючки или на кактусы. Верно тебе говорю. Он проделал это со своим собственным сыном. Сердце у него черное, как деготь. Один раз я ему попался. Белая коза не успела даже ступить на его поле. Она была у самой кромки. Я лежал, а он схватил меня за руку и потащил, негодяй, нарочно выбирая места, где побольше дрока да колючего кустарника. Я закричал. Стал звать маму и папу. Я умолял его. Ему никого не жалко, этому мерзавцу. Колючки вонзались мне в тело, как иголки. А ему этого было мало. Он бросил меня в кусты и стал топтать. Я потерял сознание. Когда я пришел в себя, мне так было страшно снова его увидеть, что я даже боялся открыть глаза. Я долго прислушивался. Все у меня болело. Потом я все-таки посмотрел вокруг. Его уже не было. Я весь был изодран, в крови, красный, как помидор.

Кто-то из крестьян окликнул их:

— Шли бы к скотине!

Они встали. Удостоверившись, что животные мирно пасутся, они решили проверить силки. В одном из них оказалась великолепная куропатка, она хлопала крыльями. Аисса взял ее живой.

— Вот красота. А что, если нам зажарить ее и съесть? — предложил Хасан.

Аисса замотал головой. Нет, вечером он выменяет ее на новую блузу у одной женщины, которая только что родила.

XIV

Бандиты часто заглядывали в деревню Черный Ручей, они приходили к одному из своих. Им случалось проводить там по нескольку дней, они отсыпались, набирались сил, готовясь к новому набегу. Только стена отделяла их от дома, где жил теперь Хасан, и вместе с другими ребятишками он слушал истории, которые рассказывали бандиты. Многие из них любили прихвастнуть, сгустить краски. Их главарь, Мессауд Б., доводился близким родственником Лалле, которую он звал Матушкой. Лалла была женщина с характером, величавая красавица, и притом бесстрашная. После смерти мужа она сама заправляла всем домом. И все ее уважали, даже грозный главарь. Каждый раз, как ему случалось бывать там, он непременно навещал ее, ел, пил, отдыхал, а потом уже шел к своим.

Когда он приходил, она подавала ему все самое лучшее: простоквашу, масло, кускус с мясом, медовые пироги. Он ел не переставая, как голодный. В нем просыпались сыновние чувства.

— Если бы моя мать была жива… — говорил он ей.

На что Матушка отвечала:

— В свое время моя двоюродная сестра цвела, как роза.

Среди семерых сыновей он был старшим. Мать гордилась своим потомством, еще бы: семеро здоровенных детин, составлявших смысл ее жизни.

Но вот однажды к ним явился судебный исполнитель:

— Плати, или я все заберу.

Он ушел, прихватив корову, теленка, фамильный чугунок и даже циновку. Мессауд дождался его на крутом повороте дороги. Раздались три выстрела. Так началась его разбойничья жизнь. Братьев его сослали на каторгу. Их мать умерла от горя.

Продолжая есть, Мессауд любовался ковром на ткацком станке, это было только начало работы.

«У того, кто ткет, пальцы должны быть тонкими, как лапки у паука», — подумал он.

— И что же, потом вы будете садиться на него?

— Конечно, а как же иначе? — рассмеялась Далла.

— Если бы это был мой ковер, я не стал бы на него садиться. Такой красивый, с такой большой звездой, нет! Я все время любовался бы им.

— Подумал бы лучше о своих грехах. У тебя ведь только одно на уме: красть, убивать, отнимать.

Грозный бандит расхохотался:

— Не беспокойся, Матушка, не беспокойся, этим людям грош цена. Они владеют целым состоянием, а сами умирают с голоду. Они не решаются даже прикоснуться к своему богатству. Ммм… когда я прихожу к тебе, я столько ем всего такого, чего никогда нигде не пробовал. Твой кускус с ягненком и зеленые бобы…

Оба рассмеялись от души, словно дети. Бандит поднес руку ко рту и продолжал:

— Да вот послушай, на днях мы