Шрифт:
Закладка:
Одна из причин, по которой планета зеленеет, кроется в увеличении содержания углекислого газа в атмосфере и потеплении[154]. Ученые обнаружили, что из-за более высоких концентраций углекислого газа растения растут быстрее. С 1981 по 2016 год они улавливали в четыре раза больше углекислого газа из-за ускоренного роста его объема, чем из биомассы, покрывающей большую поверхность Земли[155].
Существует мало свидетельств того, что леса по всему миру уже достигли оптимальной температуры и уровня углерода. Ученые обнаружили, что более высокая концентрация углекислого газа в атмосфере, доступной для фотосинтеза, вероятно, компенсирует снижение продуктивности фотосинтеза из-за повышения температуры[156]. Крупное исследование 55 лесов умеренного пояса показало превышающий ожидания рост, обусловленный потеплением и более длительным вегетационным сезоном, повышенным содержанием углекислого газа и другими факторами[157]. А ускоренный рост означает, что углекислый газ в атмосфере будет накапливаться медленнее.
Все это не свидетельство того, что рост выбросов углекислого газа и изменение климата не несут никаких рисков. Несут. Но мы должны понимать, что не все последствия окажутся вредными для окружающей среды и человека. Ничто из этого также не означает, что нам не стоит беспокоиться об утрате первичных старовозрастных лесов в Амазонии и других частях света. Беспокоиться стоит. Старовозрастные леса – это уникальные места обитания для различных видов. Хотя общая площадь лесного покрова в Швеции за последнее столетие удвоилась, многие новые леса были созданы в форме монокультурных древесных ферм[158]. Но если мы хотим защитить оставшиеся в мире старовозрастные леса, придется отказаться от экологического колониализма и поддержать страны в их стремлении к развитию.
4. Романтика и реальность
Бесчувственное поведение защитников окружающей среды развитых стран глубоко задевает меня, поскольку я жил бок о бок с мелкими фермерами, на которых Бюндхен смотрела свысока. Их жизнь была чрезвычайно трудной. Я рос в комфорте среднего класса и был не готов к крайней бедности, с которой столкнулся, когда подростком отправился в Никарагуа. Вместо горячего душа и привычного туалета я выливал на голову миски ледяной воды, ежился от холода и пользовался уборными, как и все остальные. Несколько раз меня сильно рвало, вероятно, от загрязненной воды. В стране шел девятый год гражданской войны, и люди все больше впадали в отчаяние. Однажды вечером моя учительница испанского пригласила своих учеников на ужин. Она жила в крошечной лачуге 10 метров длиной и 3 шириной. Я помогал готовить спагетти. Мы пили пиво и курили сигареты. Я бестактно спросил, сколько стоит такой дом, как у нее. В ответ она предложила мне купить его за 100 долларов. Я вернулся домой с кишечными паразитами и страстным желанием сделать все, чтобы улучшить жизнь этих людей.
Жизнь в Амазонии была во многих отношениях намного труднее, чем в Центральной Америке, потому что общины здесь гораздо больше отдалены друг от друга. Я жил в общинах в Бразилии, которые занимались подсечно-огневым земледелием: все начинается с вырубки деревьев в лесу, затем древесину и биомассу высушивают и сжигают. Пепел и зола удобряют поля. В них высаживают растения, которые дают очень скромный урожай. Люди, с которыми я работал, были слишком бедны, чтобы иметь много скота, хотя это была следующая ступень экономической лестницы. Рубить и сжигать деревья – тяжелый труд. При этом мужчины поглощали большое количество рома. Более прохладные и приятные послеполуденные часы мы проводили за ловлей рыбы на реке.
В Амазонии, северо-западных и центральных районах Бразилии так же жарко, как в Конго, среднегодовая температура составляет около 32 °С. Такие высокие температуры снижают производительность труда, что отчасти объясняет, почему страны с тропическим климатом менее развиты, чем государства с умеренным. Просто большую часть дня здесь слишком жарко, чтобы работать[159].
В Бразилии, как и в Никарагуа, мой энтузиазм по поводу социалистических кооперативов часто превышал энтузиазм мелких фермеров, которые должны были получать от них выгоду. Большинство людей, с которыми я беседовал, хотели обрабатывать свои земельные участки. Они могли дружить со своими соседями и даже приходиться им родственниками по факту рождения или брака, но они не хотели совместно заниматься фермерством. По их словам, не желали, чтобы ими воспользовался кто-то, кто работал не так усердно, как они. Я могу по пальцам одной руки пересчитать количество молодых людей, признавшихся, что хотят остаться на семейной ферме и работать на земле своих родителей. Подавляющее большинство хотели уехать в город, получить образование и устроиться на работу. Они мечтали о лучшей жизни, чем та, которую могло обеспечить малодоходное крестьянское хозяйство. Они хотели жизни, больше похожей на мою. Вот я, например, точно знал, что не хочу быть мелким фермером. Почему же я думал, что кто-то другой этого хочет? Реальность, в которой мне довелось пожить, заставила отказаться от своих романтических взглядов.
В августе 2019 года в СМИ появились снимки тропического леса, охваченного пламенем, ставшего следствием действий жадных корпораций, ненавидящих природу фермеров и коррумпированных политиков. Меня эти снимки привели в ярость. Четверть века я понимал, что растущая вырубка лесов и пожары – это, в первую очередь, результат реакции политиков на народные экономические требования, а не отсутствие заботы об окружающей среде. Причина, по которой в Бразилии с 2013 года снова начали вырубать больше лесов, заключалась в серьезном экономическом спаде и ослаблении влияния правоохранительных органов. Избрание Болсонару в 2018 году стало как следствием увеличения спроса на землю, так и причиной роста вырубки лесов. Из 210 млн жителей Бразилии 55 млн живут в нищете. Еще 2 млн бразильцев стали нищими в период 2016–2017 годов[160].
Представление о том, что Амазония населена в основном коренными народами,
