В итоге я выложил за торт двадцать три рубля, но цена не показалась мне запредельной, а в душе осталось ощущение, что я все сделал правильно.

Кроме торта, я взял большой кулек фундука в сахарной глазури и десяток шоколадных медвежат для племянников.

До дома я доехал как раз к моменту, когда на мужской половине выставили столы и начали готовить шашлык.

Торт для жены я передал через дядю Лёню, который одобрительно хмыкнул, рассматривая конструкцию с куполами сквозь прозрачный футляр, а сам присоединился к организации праздника.

Покатал на плечах самых младших племянников, ответил на вопрос Олежки про то, правда ли, что есть страны, в которых нет зимы, – рассказ понемногу вышел на тему вращения Земли вокруг наклонной оси, и к беседе присоединились мои двоюродные братья, ведь воспитание молодежи всегда ложится на плечи следующего по старшинству поколения.

Дядья тем временем сообщили, что мясо готово, и всех позвали за стол. Выпили по стопке коньяка, причем налили даже Пашке, моему тринадцатилетнему племяшу, для которого женщины уже подбирали невесту в его школе. Первую в своей жизни чарку он выпил неправильно, поперхнулся, коньяк пошел носом, и все захохотали, а я бил его по спине и требовал, чтобы он тут же выпил вторую, так как первая не дошла куда следует.

Потом выпили еще, спели пару застольных – начинали, как обычно, деды, потом они жестами позволяли присоединиться к хору всем дядьям, кроме Марата, у которого слуха не было совсем. А потом и нам, причем мне – одному из первых, из чего я понял, что у дедов зла на меня нет и вроде как проблема с Раннэ исчерпана.

Потом выдавали мелким подарки, в том числе я раздал шоколадных медведей. Разделили племяшей на команды и заставили соревноваться, болея за своих и помогая им по мелочи.

Я был доволен и пьян, когда меня отвел в сторону дядя Лёня и сообщил:

– Айранэ в больнице. Ничего серьезного, но я бы на твоем месте съездил.

Первой мыслью было, что она отравилась моим тортом, – но оказалось, что она даже не доехала до дома. Первый день на новой работе затянулся, она, конечно же, постаралась показать себя с лучшей стороны…

И что-то пошло не так.

Универсальные больницы, в которых лечат и женщин, и мужчин, ошибочно считаются средними. Так повелось, что в анклавах и коммунах есть больницы для своих – там процветают гомеопатия и традиционная медицина разной степени полезности.

Есть еще самые дорогие, частные клиники, в которых тоже ценз по полу: мужская и женская физиология имеют различия, и – как бы ни кричали наши любимые руководители о том, что мы вместе, – когда дело доходит до дорогостоящей гормональной терапии, мы внезапно оказываемся в разных больницах.

А нормальные, дотируемые государством больницы, в которых идет непрерывный поток пациентов по обязательному страхованию, – общие. И там, как ни странно, работают зачастую лучшие врачи, которые, независимо от пола, отлично знают и женскую, и мужскую физиологию.

Лечащим врачом Айранэ оказался мужчина. Моя мать, как выяснилось, уже устроила разнос по этому поводу главному врачу, кстати, женщине, но та отказалась менять Гошу Володиевича на кого-то еще, отметив, что он лучший специалист в дистрикте по отравлениям.

– Отравили чаем или пирожными, яд синтетический, нам известен, обычно смертельный. Но дозу дали слишком большую, Айранэ вырвало, организм немного почистился, дальше уже мы подключились. – Врач уверенно говорил на общей, ускоряя речь для моей матери.

– Уверен, что угрозы нет? – уточнила мать.

– Абсолютно, – ответил Гоша Володиевич. – Угроза может быть извне, если вы считаете, что покушавшиеся могут продолжить, рекомендую запросить у самообороны офицеров, чтобы они дежурили у палаты. Ну и еду – только от вас, никаких приношений от гостей.

К Айранэ меня не пустили. Она лежала, опутанная трубками, бледная, без сознания, за прозрачной стеной.

– ЭтоПоМнеУдар, – сказала мать, едва мы отошли от врача. – ЭтоАлаяна.

– Почему ты так думаешь? – уточнил я.

– Я уже ответила на их выпад. – Мать немного успокоилась и замедлила речь. – Там целая цепь интриг, они хотели использовать Айранэ против меня, но я сделала так, что это стало невозможно. И тогда она оказалась невыгодна им на этой должности.

– То есть это отравление – результат твоих действий? – спросил я.

– Точнее, твоих, – жестко ответила мать. – У меня она была в полной безопасности. Ты выторговал ей место, на котором она угрожала мне. Я вырвала клыки атакующим, но я не могу прикрыть твою жену, когда она работает не у меня.

Я смотрел на Айранэ и понимал, что там, на больничной койке, лежит, в общем-то, чужой мне человек. Мы делим постель, мы приводим в этот мир новых людей, мы самим своим существованием обеспечиваем друг другу хорошую карьеру – но при этом мы понятия не имеем о том, что там у второго в голове. О чем она думает? Что ее заботит? Если бы вдруг Айранэ оставила в своем доме сестру-хофа, будь она у нее, я бы никогда об этом не узнал.

И в то же время между нами что-то было. Что-то, что пробивалось сквозь рамки, которые выставляло государство, семья и общество, настаивая на том, что надо жить так и только так.

Я вспомнил, как позавчера поцеловал ее в щеку после секса. Об этом жесте не знает даже она сама, но это проявление того странного, той ниточки, что связывает нас по-настоящему, поверх созданных семьей и обществом стальных оков, которые на самом деле совершенно нас не держат, требуя лишь покупать ритуальные подарки при случайном сексе на стороне.

Мать, убедившись, что не сможет больше улучшить положение Айранэ, посулила главврачу золотые горы, если все кончится положительно, пообещала череду неприятностей в случае, если все пойдет не по плану, и уехала домой.

А я остался и сидел у стеклянной стены еще часа два, размышляя о том, что с нами происходит и что мне делать дальше.

– Ты ничем ей не поможешь, – сообщил Гоша Володиевич, подавая мне стаканчик с плохим кофе из местного автомата. – Езжай домой, не смущай санитарок.

В этот момент я обратил внимание на то, что он на самом деле очень невысок, да к тому же еще и кряжист. Общаясь с ним, я как-то по умолчанию считал, что говорю с ровней, человеком из